Наши в космосе

Тогда Давыденко стал осторожно выстукивать рупором сигналы тюремной азбуки. Стучать громко, тем более помогать стуку голосом, он не хотел. А вдруг, кроме мертвых, в корабле имеются и контуженные, и поднятый стук растревожит их больные барабанные перепонки.

Видно, постукивание и похаживание лейтенанта все-таки повлияли на здоровье оставшегося на корабле экипажа.

Там внутри что-то охнуло, или кто-то. Потом они услышали скрежет и поняли, что изнутри открывают люк.

Из отверстия показалось круглое лицо Цедрикова, оператора.

— Ну, что? — спросил оператор.

— Что — что? — не понял сначала Давыденко.

— Делать будем что? Связи с флагманом нет. Связисту Бражнину отшибло слух. Начисто. А без связиста аппарат — что электроутюг без тока.

— Утюг, — согласился Давыденко.

— Мое дело маленькое, — продолжал оператор, — ответственным за операцию начальство назначило тебя, вот ты и думай, как нам отсюда выбираться.

— Утюг… без тока. — Давыденко все никак не мог переварить образ, нарисованный оператором.

— Вот именно. — Цедриков от досады стукнул кулаком по обшивке.

— Знаю! — Лейтенанта внезапно осенило. — Знаю, как передать на орбиту сообщение. Черт с ним, с утюгом. Рябый, когда здесь темнеет?

— Через четыре часа по земному времени, товарищ старший лейтенант.

— Отлично. Будем жечь лес.

— Как? — это сказал оператор.

— Будем выжигать лес в виде сигнала «SOS», чтобы увидали с орбиты.

— Лес? «SOS»?

— «SOS». Слушай мою команду. Рябый, Сенюшкин, Ибрагимов. Ты, Цедриков, и давай сюда Бражнина. Это ничего, что оглох. Не ушами будем работать. Все на прорубку просек. Лопаты отставить, всем взять топоры. И быстренько, пока не стемнело.

Когда утром следующего дня аварийный подъемник поднимал их всех на орбиту — невыспавшихся, перемазанных сажей и пеплом, из-за нехватки места перемешанных не по рангам в одну плотную кучу — кто-то, кажется, бортинженер, вспомнил про непойманного аборигена.

Повздыхали в темноте кабины, оператор Цедриков, тот послал деда подальше, но один голос заметил:

— С этими геоморфами вообще трудно. Сейчас они люди, а через час — земля, глина или песок. И, главное, в таком состоянии они будут жить лет сто, если не двести. Ты уже помер, а он встанет себе — и дальше пахать.

Лейтенант от этих слов чуть об потолок не ударился. Хорошо, уберегла теснота кабины, а так бы наверняка подскочил.

— Что ж… что ж… — Он запнулся, не зная, что говорить дальше. От злости и от досады на этого чёртого умника, который разглагольствовал в темноте.

— Что ж ты… — Он не видел, кто, но догадывался. — Зоотехник, что же ты раньше молчал?

Давыденко вдохнул и выдохнул.

— Планета геоморфов. Надо же! А с виду такой приличный старик. С бородой. И вел себя мирно.

Лейтенант представил широкий генеральский лампас, в который скоро упрется его виноватый взгляд, и сказал тихо и уже безо всякой злости:

— Утюг. Без тока. Эх ты, зоотехник.

ВОСЬМАЯ ТАЙНА ВСЕЛЕННОЙ

— Когда такая закуска, и рассказ должен быть особенный.

Слушатели притихли. Что-то он расскажет сейчас, старый космический волк, ходячая легенда космофлота Земли, Федор Ильич Огурцов.

А дядя Федя чуток подпустил важности, осмотрел слушателей поштучно, словно примеривался, смекал, стоит ли изводить бисер. Потом начал.

— История эта, товарищи дорогие, случилась лет тридцать назад на «Мичурине». Был такой звездолетишко, класса, кажется, третьего, планету приписки не помню, да и вам разницы никакой. После его списали, тоже история замечательная. Была в ней замешана женщина, переодетый робот. Но про это — за отдельную выпивку.

Итак, идем на «Мичурине». Идем, значит, идем, и вот, наконец, приходим. Куда-то нас принесло.

Смотрим, планета-не планета — вроде, какой-то шар, похоже, даже искусственный. Посылаем сигнал-запрос, в ответ — никакого ответа. Тогда забрасываем беспилотный шлюп, подводим его на расстояние выстрела, а шлюп целехонек — не сбивают. То ли боятся связываться, то ли стесняются. А может, давно там все перемерли и отвечать не хотят.

Был у нас на борту такой Веня Крылов. «А что, — говорит, братишки, помните, на Тау Кита мы всемером раскидали сотен пять или шесть. Чай, и с этими не сплошаем».

«Так то ж были мыслящие кузнечики, — отвечает Вене известный спорщик Бычков. — С теми и парализованный справится».

«Уж ты, Бычков, помолчал бы. Ты среди тех семерых, кажется, был восьмой».

Бычков отошел, завял.

«Предлагаю, — предложил Веня товарищам, — набрать абордажную группу и, не тяня резину, трогать. Кто за?»

«Я», — сказали одиннадцать ртов разом.

«И я». — Двенадцатый рот был Венин.

Они оделись в скафандры, вооружились кое-каким оружием, помолились, как водится, на дорожку и после обеда отчалили.