Наши в ТАССе

В коридоре столкнулся с Севой. Он на больничном. Завтра выходит на работу. Я сказал ему, что ухожу.

– Заявление не неси.

– Так я уже только что отдал.

– О Господи! Ну никакой гибкости![294] Беги забери. Скажи: перепишу получше. Забери и дуй к мамке домой.

– Куда бежать? С верёвки рваться – только туже затягивать петлю.

– Есть куда уходить?

– Пока нет. Завтра пойду с утра искать… Пойду по Москве рекламировать себя.

Вхожу в редакцию. Аккуратова в тревоге:

– Ну что там?

– Где?

– У Колесова?

– Колесов.

– А ещё?

– Кабинет.

– За что тебя так?

– Ещё и этак будет. Уж эти партласки…

– Орал Колесов?

– Орал.

– Не огорчайся. Он на всех орёт. Все темнилы[295] дураки.

– Но до такого дурака надо дорасти… Ухожу я…

– Жалко… Вывалился ты из ТАССа, как дитя из коляски…

– И к лучшему. Гром не грянет – мужик не догадается перекреститься. Гром был. Я перекрестился. Дым идёт, ишак ползёт. Всё путём. Мне не жалко себя. В душе я ликую. Наконец-то займусь чем хочу.

Молчанов припечалился:

– Опять этот гусь[296] приставал к тебе?

– Прямо домогался.

– Отбился заявлением… Молоточек! Иди теперь пей и пой. Свобода!.. Да… Гм… У верхов денег куры не клюют, а у низов на водку не хватает!

Марутов позвал меня в коридор и в углу вшёпот горячечно выпалил:

– К вам это сокращение не имеет отношения! Колесовская грязь вам по барабану! «Танки грязи не боятся»! Я говорил с большим человеком, он знает всё о сокращении. Предполагается сокращать технический персонал, а не творческий. Надо подраться, Толя!

– Я по натуре колючий. Я бы подрался…. Но… Этот уход мне в руку. Пора всерьёз заняться прозой. Это поважней, чем охранять тассовские столы с девяти до шести.

2 января 1972

В туалет на такси

Что ж ты, девка, задаёшься,Как картошка в борозде?Из частушки«Что наша жизнь? Да вечный бойС лукавым полом слабым!»

Мы встретились с Надеждой ровно год назад. Второго января 1971-го. На «Маяковской-кольцевой».

– Новый год – праздник домашний. Я буду встречать с родителями в Мансурове. А второго, в нашу годовщину, встретимся с тобой у головного вагона на старом месте.

На метро я прилетел к двум. Прошёл час, второй… Нет моей Надежды.

Ко мне подошёл машинист из поезда и сказал:

– А я вас знаю. В этот день год назад вы пробыли тут со своей девушкой часов пять. Я запомнил вас. И сейчас ждётё её?

– Кого же ещё…

– Удачи вам!

Прождал я ещё с час и вижу: волокёт моя Надежда какого-то потрёпанного ветхого алкаша.

Я подбежал к ним и хохотнул:

– Пионерочка! Что за груз-двести ты тащишь? Это тебе новогодний подарочек? И тащишь откуда куда? Чего ты маешься с этим металлоломом?

Надежда разбито улыбнулась:

– Сначала ответь, почему я проснулась и не увидела тебя?

– А у кого ты проснулась?

– Да вот у этого тёртого фундука, – она подула в лицо дремавшему у неё на плече уквашенного, уже подтоптанного долгими годами стакановца.

– Вот тебе и ответ. Но ты же обещала, что на Новый год будешь в деревне?

– Да мало ли кто что кому наобещает под Новый год… Не доехала я до папки с мамкой. С ним встречала. Он желает с тобой познакомиться. Это Рим Константиныч…

– Да… желает… – промялил алик.

У меня глаза полезли на лоб. Я не верил всем её росказням про Ялту, про то, как она на такси ездила с этим типом из Симеиза в Ялту в туалет. Но всё оказывается правдой. После этого козелино я к ней не подойду! И так слишком затянулась эта тоскливая увертюра к нашей разбежке! «Женитьба может быть случайной, развод – никогда»!

Я повернулся уйти.

– Стойте, молодой человек, – сказал Рим. – Тебе, Надюсик, моя ненаглядная хрензатемушка, выговорок с занесением в личное тело, а вам, молодой человек, я ставлю на вид!

– За что?

– А за то… Сочувствую, конечно… Как же ты, паря, лопухнулся… У неё ж на лбу ясно написано, что она дура!

– Так у неё чёлка закрывала лоб!

– Но это не спасает вас от получения вида… Вы не научили уважаемую гражданку Надежду Борисовну хорошо готовить.

– Вот эта тра-та-та перейдёт под вашу юрисдикцию, вы её и научите.

– Да пока я её научу, она меня отравит!

– Может, на то и рассчитано. Мы больше незнакомы.

Мне в спину Рим уныло сронил:

– Лямур пердю…[297] Ничего не поделаешь. Что пердю, то пердю…

Пристёжка к роману

Послесловие

Я отбыл из ТАССа.

Но по каналам ТАСС сообщения об этом почему-то не передали.

Я искренне благодарен Колёскину, что помог решиться на уход.

В чужой важной карете скакал я три года.

Скакал куда-то не туда.

Как носили слухи позже, моё место в ТАССе занял сыночек одного цэковца, приближённого к самому «бровеносцу в потёмках».

В зарубежных поездках «бровеносца» сопровождал наш Колесов. Сопровождал и звонил о том на весь Союз. Освещал же все генсековские визиты.

И вот однажды подразведал он об одной закулисной цэковской сшибке, после которой, казалось, ему больше не светит быть сопровождающим. Генсеком мог стать другой.

Примерещится ж…

И Колёскин, как всегда, досрочно дунул поперёд батьки в раскалённое пекло.