Наши за границей

Катальщикъ подкатилъ кресло къ маленькому деревянному зданію съ ажурными украшеніями, изображающему изъ себя что-то въ родѣ избы. Около зданія была даже скворечница на шестѣ. Глафира Семеновна быстро соскочила съ кресла и направилась въ дверь. Проскользнулъ за ней и Николай Ивановичъ. Тотчасъ противъ двери стоялъ прилавокъ и за нимъ помѣщались двѣ дѣвушки въ платьяхъ, напоминающихъ сарафаны, съ заплетенными косами, въ повязкахъ въ родѣ кокошниковъ, съ пестрыми бусами на шеяхъ. Дѣвушки продавали точеныя изъ дерева игрушки, изображающія лошадокъ, козловъ, мужиковъ, медвѣдей. На прилавкѣ лежали также монастырскія четки съ крестиками, деревянныя ложки съ благословляющей рукой на концѣ черенка. За прилавкомъ на полкѣ виднѣлся тульскій самоваръ, очень плохой ларецъ съ фольговыми украшеніями, обитый по краямъ жестью, и нѣсколько красныхъ лукошекъ новгородской работы. Надъ полкой было повѣшено полотенце съ вышитыми красной бумагой пѣтухами на концахъ, а въ углу помѣщался образъ темнаго письма съ серебрянымъ вѣнчикомъ, вставленный въ кіоту.

— Ну, вотъ, наконецъ-то и наши православные! сейчасъ потолкуемъ по-русски послѣ долгаго говѣнья, — заговорилъ Николай Ивановичъ, подходя къ одной изъ дѣвушекъ въ сарафанѣ. — Здорово, Землячка. Питерская, что-ли, или изъ Москвы? — спросилъ онъ.

Дѣвушка посмотрѣла на него упорнымъ взглядомъ, покачала головой и отвѣчала:

— Je ne comprends pas, monsieur…

— Какъ?! Русская дѣвица и по-русски не говоритъ!

Дѣвушка смотрѣла и улыбалась.

— Да неужто въ самомъ дѣлѣ не говорите или притворяетесь? Притворяетесь, притворяетесь, продолжалъ Николай Ивановичъ.

— Переодѣтая француженка — вотъ и все. Теперь я даже по физіомордіи вижу, что француженка, — сказала Глафира Семеновна.

— Ахъ, шутъ ихъ возьми! избу русскую выстроили, а не могли русскихъ дѣвокъ привезти! Да неужто-же, мамзель, вы такъ-таки ни одного слова по-русски?

— На зюнь сель мо ля рюссъ? — перевела дѣвушкѣ Глафира Семеновна.

— Samowar… Kabak… Kosuchka… Tchai… Vodka… Lubli stalovatza… — послышалось въ отвѣтъ.

— Довольно, довольно… — замахалъ руками Николай Ивановичъ.

— Achetez quelque chose, monsieur!.. Vous aurez le souvenir d'isba russe… — предлагала дѣвушка игрушки.

— Брысь! И говорить съ тобой не желаю послѣ этого.

Николай Ивановичъ подошелъ къ другой дѣвушкѣ въ сарафанѣ.

— Тоже франсе? Или, можетъ статься, на грѣхъ еще, нѣмка? — задалъ онъ вопросъ.

— Nous ne sommes des russes, monsieur. Nous sommes de Paris…

— Тьфу ты пропасть!

— Voilа le russe… Voilа qui parle russe… [18]

— указала дѣвушка на токарный станокъ, за которымъ сидѣлъ молодой парень въ красной кашемировой рубахѣ и лакированныхъ сапогахъ съ наборомъ и что-то мастерилъ.

Парень улыбался. Николай Ивановичъ подошелъ къ нему.

— Русскій, землякъ?

— Точно такъ-съ, — отвѣчалъ тотъ по-русски. — Изъ Сергіевскаго посада, изъ-подъ Москвы.

— Руку! Глаша! Русскій… Нашъ русопятъ. Протягивай ему руку… Не слыхали вѣдь мы еще въ Парижѣ русскаго-то языка… И ругаться умѣешь?

— Еще-бы… — опять улыбнулся парень.

— Николай Иванычъ… — остановила мужа Глафира Семеновна.

— Что Николай Иванычъ! Вѣдь я не заставляю ругаться, а только спрашиваю — умѣетъ-ли, потому откровенно говоря, послѣ этихъ дѣвокъ, мнѣ и насчетъ его-то сумнительно, чтобъ онъ русскій былъ

— Русскій, русскій, господинъ.

— Отчего-же вы русскихъ-то бабъ или дѣвокъ не захватили?

— Да вѣдь возня съ ними. Тутъ въ русскомъ отдѣлѣ была привезена одна — ну, сбѣжала.

— Куда? съ кѣмъ?

— Да тоже съ русскимъ. Купецъ, говорятъ, какой-то. На Тирольскія горы повезъ, что-ли. Самъ поѣхалъ печенку лѣчить, и она съ нимъ. Въ началѣ лѣта это еще было.

— Нравится-ли Парижъ-то?

— Пища плоха, господинъ. Щей нѣтъ, а супы ихніе жидкіе до смерти надоѣли. Водочки нѣтъ.

— Да, братъ, насчетъ водки срамъ. Я самъ затосковалъ. Венъ ружъ пьешь, что-ли?

— Потребляемъ малость. Ну, коньякъ есть. А только это не та музыка.

— Пойдемъ, выпьемъ коньяку, землякъ…

— Нѣтъ, нѣтъ… — запротестовала Глафира Семеновна, — какая тутъ выпивка! Пойдемъ дикихъ смотрѣть. Вѣдь мы на дикихъ отправились смотрѣть.

— Да нельзя-же, Глаша, съ землякомъ не выпить! Вѣдь настоящій русскій человѣкъ.

— Въ другой разъ выпьешь. Вѣдь еще не завтра изъ Парижа уѣзжаемъ. Пойдемъ, Николай Иванычъ.

— Да вѣдь мы только по одной собачкѣ…

— Нѣтъ, нѣтъ… Прошлый разъ ужъ мнѢ надоѣло съ тобой съ пьянымъ-то возиться.

— Э-эхъ! — крякнулъ Николай Ивановичъ. — Правду ты, землякъ, говоришь, что съ бабами здѣсь возня. Ну, до свиданія. Мы еще зайдемъ.

— Счастливо оставаться, ваша милость.

Николай Ивановичъ протянулъ руку парню и, переругиваясь съ женой, вышелъ изъ избы. Катальщикъ повезъ Глафиру Семеновну дальше.

— Voyons, madame et monsieur… Je vous montrerai quelque chose, que vous ne verrez nulle-part… C'est le chemin de fer glissant… — сказалъ каталыцикъ и минутъ черезъ пять остановился около желѣзнодорожныхъ рельсовъ.- C'est ravissant… — расхваливалъ онъ.-Vous verrez tout de suite…

— Что онъ бормочетъ, Глаша? — спросилъ жену Николай Ивановичъ.

— Желѣзная дорога какая-то особенная.

— Sans locomotive, madame.

— Безъ локомотива, говоритъ.