Насилие (ЛП)

— Я принесу. — Он соскользнул с матраса с легкостью, которая заставила бы ее возненавидеть его, если бы она уже не пульсировала ненавистью. Вэл наблюдала, как он достал большую сумку, которую она каким-то образом пропустила раньше, во время своего первоначального беглого осмотра комнаты. Если только он не принес ее позже.

И с этой мыслью она убежала в ванную, прихватив с собой простыню.

У нее защипало в глазах. «Слезы», — подумала она, пока не вспомнила о своих линзах. Они были косметическими и не предназначались для длительного ношения. Ее соленые слезы и потекший макияж вызвали раздражение. Вэл вымыла руки и оценила тонированные силиконовые диски. Они годились, по крайней мере, еще на несколько ношений, но она выбросила их в мусорное ведро.

После, намочила кусок ткани и начала приводить себя в порядок. Когда она добралась до бедер, ей пришлось остановиться, потому что комната начала наклоняться и расплываться. Вэл схватилась за кран, вцепившись в фарфор, как моряк в мачту тонущего корабля, и плеснула в лицо холодной водой.

Ужасно холодной. Ледяной. Замораживающей, как и его глаза. Снова и снова, пока ее щеки не утратили смертельную бледность, а ощущение жжения не сменилось приятным онемением.

В сумке лежали дорогие джинсы, шелковая блузка и нижнее белье — все ее размера.

Вэл не была уверена, что нервировало ее больше: тот факт, что он знал ее самые интимные подробности из первых рук, или возможность того, что он приобрел эти вещи заранее. Она их не видела, это правда, но если бы он не хотел, чтобы их нашли, она бы этого не сделала?

«Это насколько надо быть жестоким, чтобы намеренно и методично планировать такое унижение... Ты хоть слышишь себя сейчас?»

Вэл упала на колени перед унитазом и ее вырвало, но желудок оказался пустым. Она ничего не ела, думала умрет. Вэл разгладила блузку и вытерла лоб. Очевидно, нет. Она мрачно посмотрела в зеркало.

Блузка плотно облегала ее изгибы, с вырезом ниже, чем тот, который она выбрала бы для себя. Но не настолько низко, чтобы быть неприличным, она почти слышала, как он сказал бы это.

Джинсы, напротив, были свободного кроя, что очень эффектно подчеркивало ее стройные ноги. Это был его стиль.

Вэл чувствовала себя более обнаженной, чем была только в простыне. Когда она повернула голову, рассматривая себя под другим углом, то увидела отметины, которые он оставил на ее горле, похожие на алые буквы. Она провела пальцами по ушибленной коже, сжимая ожерелье в кулаке. Она хотела уничтожить эту проклятую штуку, но... нет, она не осмелится.

Гэвин не обернулся, хотя, должно быть, слышал, как открылась дверь ванной. Он полулежал на диванчике, предоставив ей выбор между креслом или письменным столом, так как она не собиралась садиться рядом с ним. Он наблюдал, как она садится, приподняв бровь.

— Какой замечательный эффект.

Она резко подняла глаза. Он кивнул на ее блузку.

— Я никогда не верил, что рыжие не должны носить красное. Этот особый оттенок алого довольно красив на твоей коже, как кровь на снегу. — Он задумчиво провел пальцем по одной щеке. — Да, — размышлял он, — ты выглядишь просто восхитительно, моя дорогая Белоснежка.

Делало ли это его Охотником? Она задавалась вопросом, был ли его выбор слов преднамеренным. Восхитительно. Какое ужасное слово — сказать, что кто-то выглядит достаточно мило, чтобы взять его против воли. Она сложила руки на груди, затем опустила их, когда поняла, что этот жест приподнял ее грудь, дав ему прекрасный обзор.

— Возможно, даже слишком. Я приношу свои извинения за мою… жадность. Нужно было быть аккуратнее. В следующий раз я проявлю больше сдержанности.

— В следующий раз.

Ее слова падали в тишине, как камни.

Он поймал выражение ее лица за мгновение до того, как она смогла его изменить. Его губы изогнулись в довольной улыбке.

— Неужели ты надеялась, что я захочу тебя только один раз? О боже, ты еще наивнее, чем я думал. Почему я должен был пройти через столько неприятностей ради простого свидания? Разве человек ездит на жеребце только один раз, прежде чем обречь его на бойню? — Он наполнил хрустальный бокал и протянул ей за ножку. — Мне кажется, что нет. Пей свое вино.

Так оно и было. Его «извинения» всего лишь предлог, чтобы пустить в ход этот новый ужас, переворот в шахматной игре, который изменил шансы в пользу одного игрока.

Его.

Ему все равно, причинит ли он ей боль. Он был неспособен на огорчение, и точка. Он ясно дал это понять четыре года назад, и все же она отдала ему свое сердце, чтобы оно снова и снова разбивалось. Почему? Зачем она это сделала?

— Ты ублюдок. — Она схватила бокал с вином, выплеснула содержимое ему в лицо, а затем позволила бокалу разбиться. — К черту твое вино. Пошел ты.

Он вскочил с дивана прежде, чем она успела моргнуть, схватив ее за ворот блузки.