Наследие Эдварда Гейна

– Только потеряв их, я понял: семья нужна таким, как мы с вами, больше, чем обычным людям. Семья нас держит, семья – наш якорь! Выбирая такую профессию и постоянно сталкиваясь с безумцами, мы словно ныряем в штормовой океан. Если нет никакой опоры или хотя бы ориентира, нас просто уносит далеко от берега. Его уже не найти, и из потерянных людей мы превращаемся в акул, за которыми охотились. Чем мы, по сути, отличаемся от них?

– Всем.

– Да ничем, на самом-то деле! Точнее, ключевое отличие только одно: мы умеем чувствовать. Но что толку, если мы будем запрещать себе это делать?

В памяти мелькнул Леон. Она не была удивлена, она знала, почему.

– Можно любить на расстоянии, – заметила Анна. – Не втягивая никого в свою жизнь, не ставя под угрозу.

– Это будет не то же самое. Любить – это не то же самое, что пойти в музей да на картину полюбоваться. Любить – это и брать, и отдавать. Чувствовать все, получить причину спешить домой… причину не быть зверем. Он не убил меня в тот день, но он своего добился: я перестал жить. У меня осталась только охота, и постепенно я стал таким, как он.

– Вы не такой, как он.

– Моя участь куда печальнее, – согласился Кроутер. – Он движется туда, куда хочет. Я куда меня вынудили двигаться. Но оба мы – существа, которым не место среди нормальных людей, потому что мирной жизни для нас просто нет. Безумием тоже можно заразиться, Анна, как заразился я. Есть только одна защита: люди, которые не позволяют нам стать монстрами.

В его тоне было что-то странное, и оно катастрофически не нравилось Анне. Обычно люди, говорившие таким голосом, не были ее друзьями, поэтому она понятия не имела, что делать, как поступить.

Словно желая успокоить ее, Кроутер улыбнулся и протянул ей сверток.

– Возьмите, пожалуйста.

Анна, не ожидавшая такого, инстинктивно приняла подарок, а что делать с ним – не знала, ей только и оставалось, что растерянно крутить его в руках. Наощупь потрепанная упаковочная бумага была мягкой и очень тонкой.

– Что мне с этим делать?

– Оставьте себе. Я хранил эту вещь с тех пор, как напоминание о том, что я должен сделать. Но теперь все закончилось… и для меня тоже. Моя миссия выполнена, моя цель достигнута. А у вас еще все впереди, вы молодая… и вы лучше меня. Надеюсь, для вас все сложится по-другому.

– Так ведь и для вас еще не закончилось! – возразила Анна. – Он наконец-то пойман и будет наказан, вы можете начать новую жизнь!

– Дело ведь не в возрасте… Дело в том, чем я стал под его влиянием. Что же до наказания, то и это вряд ли. По крайней мере, оно будет не таким, как он заслуживает.

– Что вы имеете в виду? Его наверняка приговорят к смерти!

Смертная казнь в США практиковалась не в каждом штате, однако Кровавый Человек много где успел отличиться, он нажил серьезных врагов. Его наверняка будут судить там, где его судьба сложится предсказуемо.

– Да, его, скорее всего, приговорят к смерти, но, возможно, не казнят, – пожал плечами Кроутер.

– Почему это?

– Сначала будет долгий суд. Он отнимал жизни тридцать лет, то еще будет разбирательство! Потом, когда приговор все-таки огласят, его адвокаты подадут апелляцию, и будет новое заседание. Мы говорим не про месяцы даже – годы! Все это время ублюдок будет в центре внимания. Его имя узнают повсюду, он даст десятки интервью, он успеет написать книгу, про него снимут фильмы. Найдется идиотка, которая захочет выйти за него замуж и родить ему детей. Возможно, даже не одна, такие бесхребетные шлюхи на каждом суде появляются. Как вам такой вариант? Разве это наказание?

– Возможно, все сложится иначе, – предположила Анна.

Но у нее при всем желании не получилось изобразить должную уверенность. Она и сама знала, что такие, как Кровавый Человек, не испытывают раскаяния. Он будет греться в лучах славы, а родственники его жертв, наблюдающие за этим, – снова страдать.

– Если суд все-таки случится, этот выродок станет легендой, как и остальные твари до него, – задумчиво добавил Кроутер.

– «Если»? – повторила Анна. – Какие еще могут быть варианты, кроме суда?

– Не важно. Смотрите, вот и он.

Конвоиры доставили в лагерь пойманного убийцу. Он устал, да и по земле его повозили, но сломленным он не выглядел. И чудовищем – тоже.

На первый взгляд он казался нормальным, ничем не примечательным, среднестатистическим. Среднего роста, самой обычной комплекции – не гора мышц, не тонкий, опасный змей. Мягкие черты лица – пухлые губы, одутловатые щеки, скошенный подбородок. Не страшный. И только светло-голубые глаза выдавали, что скрывается внутри него – умные, злые глаза, с презрением разглядывавшие полицейских и следователей.

Впрочем, даже это было результатом обстоятельств. Здесь все знали его истинную суть, не было нужды скрываться. А ведь он это умел! Он работал учителем в начальных классах, добровольно помогал местной церкви по хозяйству. Он был не просто обычным – он был образцовым, таким, как он, доверяют.

Но ведь это, если задуматься, куда хуже, чем быть откровенным монстром.