Наследник

— Я от соседки слышала: из их института многие в Америке уже давно. Пусть едет, нечего даром хлеб есть. Мы без этого чуда проживём как-нибудь, не такое видели…

«Будто так просто, бросить всё и уехать за тридевять земель, когда тебе уже за сорок, — с горечью подумал Женька. — Неужели Алевтина не понимает, что неразбериха скоро кончится, надо только подождать немного»…

Дядя Саша хранил гробовое молчание, на кафедре ему урезали часы, и скоро Алевтина с матушкой выставили Женьку со скандалом за дверь. Лишившись почвенной подпитки, Плесков стал стремительно опускаться на дно. В это критический момент Тома, разыскав своего бывшего возлюбленного в одном из закутков кафедры, единственная протянула руку.

— Нечего без толку ждать у моря погоды, — заявила она непререкаемым тоном. — Моим знакомым срочно нужно посторожить зимнюю дачу. Это недалеко, по Белорусской дороге, вот адрес. Собирайся завтра же, а я иногда буду навещать тебя.

— А как же институт? — попробовал возразить Женька. — Оттуда очень далеко ездить.

— Напиши заявление, пока сами не уволили, — посоветовала Тома. — Если нужны деньги, могу ссудить на первое время.

Плесков благодарно улыбнулся и покачал головой.

В ту зиму особых холодов в ближнем Подмосковье не было. Первое время Женьке даже нравилось ощущать себя парией. Осознание факта, что мосты сожжены, а дома и в институте больше не ждут, странным образом согревало душу. Правда, размышлять на эти темы особо не приходилось. Газовое отопление в доме зимой не работало. Раз в два дня он по утрам махал старым колуном, разнося в щепы заготовленные с лета хозяйские поленья, и потихоньку протапливал ими печь. Когда от пышущих жаром стенок становилось нечем дышать, он, чтоб не выпустить тепло, прикрывал заслонку и выходил на участок, вырядившись в потёртый серый ватник и соседские валенки с глубокими галошами. Денег у Женьки было в обрез. Приходилось потихоньку тратить причитавшиеся за давние публикации доллары, которые удалось выцарапать у банка при развале Союза. Пару лет Плесков берёг их, как зеницу ока, втайне от Алевтины, а при отъезде честно оставил ей половину заначки. Выбор продуктов в магазинчике на окраине посёлка был невелик: кирпичи душистого серого хлеба, выпекаемого невдалеке в солдатской пекарне, задубелые брикеты гречневого концентрата, которые половину суток приходилось размачивать в воде, и неизбежная килька в томате.

Вечерам фонари скупо освещали единственную поселковую улицу, оставляя на участках непролазную темь. О горячительном пришлось сразу забыть. Сидя у заснеженного окна террасы с кружкой крепчайшего чаю и поглядывая на сверкающие в морозном небе алмазы недоступных звёзд, Плесков механически крутил ручку в круглосуточно работавшей «Спидоле» и вспоминал заснеженный уральский городок, отцовский трофейный «Телефункен» и разговор с матушкой. «Ты наш старший сын — наследник, — сказала она тогда.… Почему это наследие оказалось таким горьким?»

На соседнем участке, где хозяева проживали постоянно, имелся работающий телефон. Раза два в неделю Тома загодя звонком извещала о своём приезде, и поутру Женька встречал её на платформе. После задымленной Москвы морозный воздух полустанка пьянил. Неспешно прогуливаясь по заснеженной просеке, Тома пересказывала последние институтские новости. В поселковом магазине они покупали бутылку грузинского сухого вина, завезённого в эти края в незапамятные времена, а потом спешили в натопленное с вечера жилище и накрывали праздничный стол. Сблизившись вновь с бывшим возлюбленным, Тома бессознательно хотела вернуть хоть частицу утраченного когда-то чувства. Да и угасающая плоть постоянно напоминала о себе, внося сумятицу в размеренное бытие.

Кто знает, возможно ли снова вступить в реку, если заросшие берега до неузнаваемости изменили её.…

Но Тома не спешила, сознавая, что память сердца для мужчин значит мало, и любят они в основном глазами. Иссушавшие прежде объятья с поцелуями сводились теперь к неспешным ласкам, а в неизбежных за этим обоюдных, более интимных порывах, она старалась сдерживать себя и, по возможности, не обнажалась полностью. Да и Женьку жизнь потрепала: после вспыхивающей, подобно сырой спичке, близости он сразу засыпал, по-детски приткнувшись к её плечу.

Постепенно размеренно — неторопливая жизнь на морозном воздухе и тишина вернули ему прежнее состояние. Плесков всё чаще тосковал по детям и оставленной работе…

Однажды Тома обратила внимание на стопку исписанных листков.

— Ты что, в воспоминания ударился? — поинтересовалась она шутливо. — Женька отрицательно покачал головой. — Ну не сердись, покажи лучше, пишешь о чём.

Усадив к себе на колени, Плесков обнял её за плечи:

— Времени свободного выше крыши, и я задумываться стал: физике всего-то лет сто. Чем же до этого свой ум люди тешили? — По звёздам судьбу пытались угадать, попутно астрономию создали.

Тома глянула в тёмное окно. Прямо над головами разлапился ковш Большой Медведицы.