Наследник из Калькутты

Лорд-адмирал подошел к письменному столу и открыл ящик; маленький двуствольный пистолет молниеносно перекочевал оттуда в карман сюртука…

Полковник, входя, по-военному отдал честь, а затем сердечным, дружеским жестом протянул обе руки навстречу хозяину.

– Граф, позвольте выразить вам мое глубокое соболезнование. Сколько горестных утрат! Его величество скорбит вместе с вами, милорд! Наконец, эта неслыханная по наглости история с лондонской комиссией…

– На действия комиссии я буду жаловаться его величеству, прося заступничества против низкой и возмутительной клеветы, сбором которой эта ваша комиссия занималась в Бультоне!

– Да помилуйте, милорд, ни один член нашей комиссии не покидал Лондона. Вся история с комиссией – это же чистейшая мистификация! Тайные злоумышленники, очевидно, сообщники арестованных пиратов, обманули весь город и освободили пленников.

Граф Ченсфильд, ошеломленный, не устоял на ногах. Он почти упал в кресло. Мозг его был еще не в силах охватить случившееся. Он, лорд-адмирал Ченсфильд, одурачен!.. Напрасно погублены ближайшие друзья. Он одурачен! Но кем же, кем?..

Лицо собеседника расплывалось в глазах Грелли. Сохранить самообладание почти не было сил! Полковник пожал плечами:

– Ни одно судно в тот вечер не покидало Бультонского порта. Кортеж выехал из города и был взорван на Тепин-бридже. Где же узники и их сообщники из мнимой комиссии или, по меньшей мере, их трупы? На небо они вознеслись, что ли?

Владелец Ченсфильда ничего больше не слышал. Он задыхался и готов был рвать на себе одежду. Трубка, задетая его локтем, упала и разбилась.

– Поверьте мне, милорд, сколь велико всеобщее сочувствие вам… – продолжал полковник. – Перед лицом революционных потрясений во Франции… Милостивое расположение к вам его величества и сэра Питта… Боже мой, сэр, позвольте поддержать вас! Люди! Слуги! Эй, кто там! Скорее сюда!

Камердинер вбежал в кабинет.

– За доктором, быстрее! Мне кажется, у милорда удар!

Изабелла сидела у постели больного. Ее батюшка выздоравливал, но левая сторона его лица и левая рука отнялись. Консилиум врачей из Голландии и Англии предписал больному полный покой, успокоительное чтение вслух, а затем продолжительное лечение на водах. Изабелла сама посвящала все вечера успокоительному чтению для больного.

– Папа, хочешь, я прочту тебе хорошую детскую сказочку про зверей? Ее напечатал «Бультонс Адвертайзер» в своем рождественском приложении. Она очень смешная, немножко страшная и совсем не длинная.

– Читай, девочка, – покорно согласился больной.

Изабелла развернула цветное рождественское приложение и прочла заглавие занимательной новеллы:

– «Сказка про кита, который раньше был леопардом, а потом сделался гиеной»… Папа, да что с тобой?

Изабелла выронила газету и опрометью бросилась за леди Райленд.

– Ему опять хуже! – закричала Изабелла в испуге. – У него опять перекосилось лицо!..

21. Пастырь и агнец

1

Около памятника герцогу Фернандо Медичи близ Ливорнского порта на скамье, предназначенной для отдыха пешеходов, развалился пожилой иностранец в коричневом плаще. Поза его была небрежной, физиономия, чуть-чуть обрюзгшая, выражала скуку и недовольство. Рыжую широкополую шляпу с пером он насадил на собственное колено, подставив лысеющее темя февральскому солнцу. Трость, довольно массивную, с набалдашником в виде головы борзой собаки, иностранец прислонил к скамье.

Всякий раз, когда к его скамье приближался торговец фруктами или просто беспечный ротозей из уличных мальчишек, владелец трости брался за нее с таким сердитым видом, что зевака сразу ускорял шаги и уже издали опасливо оглядывался на свирепого синьора. Зато при виде каждой дамы, проходившей даже на самой дальней дистанции, иностранец на скамье приосанивался и победительно подкручивал усы, уже и без того напоминающие своей формой венецианскую гондолу с высоко поднятым носом и кормой. Искусственному черному колеру этих усов мог бы позавидовать любой из четырех бронзовых мавров, украшающих ливорнский памятник.

Башенные часы на площади пробили два; этим они, по-видимому, положили конец продолжительному отдохновению усатого иностранца. Он надел шляпу, сунул трость под мышку и отправился к отелю «Ливорно».

Нищий старик в рваном плаще, взывавший к милосердию прохожих только молчаливыми поклонами, поглядел вслед удаляющемуся господину. Когда тот пересек площадь, старик взвалил на плечи котомку и покинул свое место за памятником с четырьмя маврами.

Позади усатого господина двигалась в одном с ним направлении кучка французских матросов. Они не спеша шли от набережной и присматривали себе местечко, где бы скоротать время до вечера. Нищий старик догнал матросов и побрел следом за ними, время от времени поглядывая через матросские плечи вперед, на рыжую шляпу иностранца.