Наследник Клеопатры

Родон давно мог бы его придушить, спрятать тело в саду, а потом под покровом ночи вынести и утопить в гавани, привязав к нему камень. Так было бы проще всего. Вместо этого Родон просит позволить ему оказать помощь. Именно он ухаживал за могилой все это время. Розовое масло, тяжелый, душный аромат которого все еще висел в воздухе, предназначалось для лампад на его алтаре. В какой-то мере это свидетельствовало о раскаянии и искреннем желании искупить вину.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – спросил Цезарион после довольно продолжительной паузы.

Родон, проворно подбежав к скамейке, на которой сидел Цезарион, опустился на колено перед учеником.

– Идем в мой дом, – торопливо предложил он. – Побудешь там какое-то время. Все остальное я беру на себя.

Юноша бросил испытующий взгляд на Родона, лицо которого приняло серьезное выражение. Нос учителя распух, капли крови запеклись в бороде и под ноздрями, в глазах горела надежда.

– Дай мне хороший нож и не пытайся забрать его у меня, – негромко произнес Цезарион. – Если ты вздумаешь меня снопа предать, я убью сначала тебя, а потом лишу жизни и себя. Я не позволю, чтобы меня арестовали и тем более допрашивали. Ни при каких обстоятельствах...

Родон недовольно поморщился, но все же ответил:

– Я согласен на твои условия.

ГЛАВА 10

Всю свою жизнь Мелантэ мечтала о том, чтобы побывать в Александрии. И вот теперь она здесь, но интерес к великолепному городу пропал.

В какой-то степени это объяснялось тем, что все достопримечательности города, о которых девушке рассказывал Арион, теперь напоминали ей о нем. Удивительные механические игрушки в храме Сераписа, вид с террасы на вершине Панейона, свет маяка на острове Фарос и даже морские актинии в бухте – все это напоминало ей об Арионе. Она непрестанно думала, отыскал ли он кого-нибудь, кто не отказался помочь ему, или к тому моменту Ариона уже успел найти его троюродный брат. В ее воображении даже сложился образ этого самого брата: низкорослый сгорбленный негодяй с угрюмым лицом и писклявым голосом, облаченный в роскошные алые одежды. Перед глазами девушки постоянно вставала ужасная картина, где рослые наемники тащат Ариона и бросают его к ногам этого мерзавца, а тот с нескрываемым злорадством приказывает рабам перерезать юноше горло и тайно избавиться от его тела. Иногда Мелантэ представляла себе его маленького братишку, который, несомненно, и был законным наследником состояния. Ей виделось, как он плачет, прижавшись лицом к оконной решетке, и смотрит вслед рабам, которые уносят окровавленное тело старшего брата.

Мелантэ понимала, что Арион обязан был хотя бы попытаться помочь своему младшему брату. Она бы сама никогда не оставила Серапиона, не узнав, что с ним. Но, если бы пришлось оказаться в подобной ситуации, она бы действовала с разумной осторожностью, тогда как Арион наверняка поведет себя безрассудно. Девушка ни минуты не сомневалась в своих предположениях, и уверенность в том, что ее догадки верны, терзала девичье сердце. В отличие от нее Арион не знал, насколько ценна его собственная жизнь, и готов был распрощаться с ней как с ненужной вещью. А Мелантэ больше всего на свете хотелось, чтобы их судьбы соединились.

Она пыталась убедить себя, что это невозможно, что он никогда на ней не женится. Но собственные доводы никак не могли усмирить жаркую, мучительную страсть, которая разгорелась в ее сердце. Она снова и снова представляла себе Ариона и не могла отделаться от мысли, что он все-таки мог бы стать ее супругом. Семьи, которая позаботилась бы о выгодном браке для Ариона, теперь нет. Незаконнорожденный сирота, будь он даже из знатного рода, почти не имеет шансов обеспечить себе достойную жизнь. Так почему бы ему не радоваться возможности жениться на дочери зажиточного купца? К тому же она ему нравится. В этом Мелантэ не сомневалась.

В Коптосе были парни, к которым она испытывала симпатию. Но по сравнению с Арионом все они теперь казались недалекими и глупыми. Он же... В этом молодом греке было абсолютно все, что влекло ее к нему: смелость, ум, образованность, благородство... И даже его жуткие приступы не имели для нее теперь большого значения. То, что раньше вызывало в ней жалость, теперь казалось еще одним доказательством его мужества и стойкости: страшный недуг не смог его сломить. Больше всего на свете Мелантэ хотелось снова пережить то восхитительное мгновение, которое вряд ли когда-нибудь повторится в ее жизни, – когда ее губы прикоснулись к его губам, а ее руки обвили его тело, от которого веяло теплом и надежностью.