Наследник волхвов

— С нашим удовольствием. Написал книжку?

— Пишу. Угощайтесь сигаретой, Кузьма Варфоломеич.

Это Федор мотивировал для стариков необходимость разместить Сергача отдельно и снабдить источником света тем, что Игнат Кириллович якобы «писатель», строчит, мол, «путевые заметки» и, пока свежи впечатления, «писателю» необходимо срочно отразить их на бумаге.

— Благодарю за цигарку, писатель. — Дед Кузьма осторожно, бережно вытащил из пачки сигарету, понюхал ее, прикурил от зажигалки Игната и, смакуя, затянулся. — Вкусная, а слабая. Дурят вас, городских, — мой самосад крепче, а стоит копейку. Во, и пиджак твой писательский — жидковатый. Бабка его простирнула, сказала — жидка материя, за год сносится.

— Когда ж она успела пиджак-то выстирать?

— Как вы улеглись, воды в печке согрела. Долго ли? Сохнет пиджак, к утру, стало быть, отгладит, и оденешься. — Дед сдул пепел с сигареты, откусил и выплюнул фильтр. — Слышь, писатель, я чо удумал — можа, ваш пропащий Андрей лесом в Еритницу попер? Тута круголя болота тропа имеется. Ему в люди про тую тропку подсказали, когда, стало быть, дорогу дознавался. А если, к примеру говоря, не с Крайнего заходить, а проехать да-ле километров с полета, к селу Красное, так есть и оттудова тропка к Еритнице, со знающим человеком за день допрешь.

— Вряд ли наш друг стал бы пробираться через болота с проводником. На фига ему такие сложности? Не был он в Еритнице. Мы, как говорится, «пустышку тянем», уверен на все сто процентов.

— Чаво тянете?

— Это я так фигурально-образно выразился, имея в виду, что раз Андрей мимо вашего хутора не проезжал, значит, изначально направлялся не в Еритницу, а куда-то еще. Фиг знает, куда.

— Складно выражаешься, писатель, а не возьму в толк — на чем, стало быть, ему бы мимо мово хутару проезжать? На какой, к примеру говоря, попутке?

— Вот черт!.. — Игнат почесал в затылке. — Вот вопросик-то, а? Ведь и правда, мы, балбесы, не подумали, каким бы образом Андрюха добирался от шоссе до Еритницы. Не пешком ведь, в самом деле. Он парень был... он парень, конечно, бедовый, но не настолько же, чтобы... Хотя... хотя до хутора он мог, в принципе, и пешком от шоссе дойти, но вот дальше... А впрочем, один хрен — вы его не видели, мимо вас, ежели специально не постараться, не прошмыгнешь. Стараться ему, в смысле — прошмыгнуть, никакого резону, следовательно — тянем пустышку.

— Выражаешься ты, сынок, складно, а я все в толк не возьму, на кой, к примеру говоря, хрен моржовый вам в Еритницу кататься, горючку жечь, когда, стало быть, вашего Андрея тама и быть не могло?

— Для очистки совести.

— А?

— Ну, раз уж столько проехали, неужели взад поворачивать? Осталось-то всего ничего, меньше двух десятков кэмэ, да?

Дед подумал, обжигая губы лишенной фильтра «цигаркой», и согласился:

— Довод. — И, сказавши ученое слово, спросил с живым крестьянским интересом: — Скажи-кося, писатель, на кой хрен моржовый ты бабку мою про волкодлаков пытал?

— Так, Кузьма Варфоломеевич, — улыбнулся Игнат, — сами называете меня писателем и такое спрашиваете? Писатель, он кто? Врун. Он врет на бумаге, да? Врать надо интересно и занимательно, да? На фига, спрашивается, мне чего-то новое интригующее выдумывать, когда можно запомнить и записать сказки Капитолины Никаноровны?

— На кой ляд, сынок? Про волкодлаков те на кой рассказки? Неужто про таковское пропечатают?

— А то! Есть в Москве, к примеру, такие... таковские газеты, в которых ни о чем другом, кроме как о нечистой силе, и не печатают.

— Цельные газеты про «адамовых детей»? — Стариковские глаза помолодели лет на шестьдесят, столь же удивленно блестят глаза у отрока, запоздало узнавшего, что его отнюдь не находили в капусте.

— В смысле? — не понял деда Игнат. — Кого вы называете «адамовыми детьми»?

— Разве не слыхал? — Дед посмотрел недоверчиво, с подозрением: не насмехается ли над старым человеком молодой нахал?

— Нет, не слыхал. Честное слово.

— Эх ты. А еще писатель. — До основания, до последней табачинки — и как только умудрился? — скуренный окурок полетел под ноги дедушки, после чего был тщательно растоптан, размазан сапогом.

Игнат терпеливо ждал и дождался.

— Слухай, писатель. Про то мне дед говорил, а ему, стало быть, его дед. Всем про то известно — показывать, стало быть, всех своих детей, в грехе нажитых, свету божьему Адам с Евою устыдилися и сокрыли их, кого в дому, кого в бане, кого в риге, кого в лесу, кого в реках с озерами. Боженька за тую скрытность оставил тех детей тама и жить, где они сокрытые. Тама они и живут, и плодятся, и своих маленьких нянькают.

— Оригинальная теория происхождения домовых и леших, — усмехнулся Игнат. — Что, и в бане, где мне спать, тоже обитают потомки Адама, наказанные, фигурально выражаясь, за отсутствие официальной регистрации?