Наследники Асклепия

Тишбар — так называется изысканный колбообразный стеклянный графин, вместо пробки закрытый изящным хромированным насосом. На горло графина надет круглый стеклянный поднос с шестью красивыми рюмками, наполняемыми содержащимся в графине напитком при нажатии насоса. Тишбар для меня не «охотничий трофей», не признание моего врачебного умения. Тишбар — символ беспримерного мужества и терпения подарившей его пациентки. А еще — напоминание о чем-то трансцендентальном, чего ни я и никто другой пока не могут объяснить. Я получил его в день выписки из больницы Тамары, накануне…

Ко мне обратилась женщина пятидесяти шести лет с жалобами на боль в позвоночнике. За несколько месяцев до этого она была прооперирована по поводу рака груди. Диагноз не вызывал сомнений: патологический перелом тел трех поясничных позвонков на почве метастазов рака. Я тянул время, разглядывая рентгенограммы. Я размышлял над тем, как бы поделикатнее объяснить ей, что, кроме моего лечения, она в основном должна быть под наблюдением онколога.

Словно услышав мои мысли, пациентка улыбнулась и сказала:

— Доктор, со мной можно говорить открытым текстом. Ваше разглядывание снимков красноречивее всяких объяснений. К онкологу я не пойду. Если можете, облегчите мои страдания. Я уже не жилец. Но у меня есть дочь. У нее тяжко протекает беременность. В семье обстановка такая, что, кроме меня, ей никто не поможет.

Понимая, что покой в постели не для нее, я наложил гипсовый корсет, моделируя его еще более тщательно, чем обычно, хотя к наложению гипсовых повязок всю свою врачебную жизнь относился с особой серьезностью. Я хорошо помнил мои мучения в гипсовых повязках и уроки достойных учителей (гипсотехник, которого я называл Скульптором, не уставал повторять: «Женщины и гипс любят, когда их гладят»).

Примерно через месяц из роддома в наше отделение перевели Тамару, дочку моей пациентки. Осложнение во время тяжелых родов — разрыв лонного сочленения. Тамара родила двойню.

Трижды в день закованная в гипс женщина приносила в больницу на кормление двойняшек, с коляской спускаясь и поднимаясь по длинной лестнице-тропе. Я буквально ощущал физическую боль, видя ее страдания. От уколов морфина она отказалась.

— Нет, доктор, я не боюсь стать наркоманкой. Я уже не успею. Но наркотики не сочетаются с ответственностью за двух появившихся на свет внуков. Я обязана дотянуть до выписки Тамары из больницы.

Вероятно, страдания этой женщины заставили меня впервые задуматься над тем, как убыстрить процесс заживления ран, в том числе — сращения отломков при переломах.

В день выписки Тамары из больницы ее мама принесла мне большую картонную коробку, в которую был упакован тишбар. Отметая мое сопротивление, она сказала:

— Я наслышана о вашем бескорыстии и сама уже знаю вас достаточно хорошо. Это не плата за лечение, не гонорар. Это память о человеке, вместе с которым вы перенесли его страдания.

Она умерла на следующий день. Она дотянула. Как?

Изумительные букеты роз, каждая из которых шедевр Божественного искусства, я несколько раз получил от пациента, описание которого было первым случаем в мировой медицинской литературе.

Будучи раненым танкистом, лежа в палате, вмещавшей шестнадцать доходяг (восемь из них умерли), я мечтал о том, как здорово было бы пришить ампутированную конечность. Мечта эта не оставляла меня и в медицинском институте и после, когда я уже был врачом и знал, с какими невероятными трудностями, не только техническими, но и биологическими, пройдется столкнуться врачу при попытке пришить ампутированную конечность. О моей мечте знали коллеги в отделении и врачи скорой помощи, со многими из которых я был в самых лучших отношениях.

18 мая 1959 года в два часа дня я снял халат, собираясь пойти в поликлинику, где вел ортопедический прием, когда меня позвали к телефону. Звонили из станции скорой помощи:

— Ампутировано правое предплечье. Аккуратно отрезано фрезой. Везти больного к вам? Он не вашего района.

— Немедленно!

— Да, предплечье висит только на кожном лоскуте шириной четыре сантиметра. Отсечь его?

— Не надо.

Через несколько минут карета скорой помощи доставила пациента. Слесарь-сантехник двадцати шести лет додумался разрезать на фрезерном станке металлическое кольцо, держа его в руке. Оставшаяся узкая полоска кожи не меняла картины ампутированного предплечья. Больного немедленно взяли в операционную. Начал я с фиксации отломков лучевой кости, чтобы создать хоть какую-нибудь непрерывность. Локтевую кость, слегка раздробленную, решил пока не трогать. Если рука приживет, подумал я, в крайнем случае, смогу прооперировать локтевую кость потом.

В операционную вошел профессор, заведующий хирургическим отделением. Несколько минут он следил за моей работой и прокомментировал:

— Сумасшедший! — с этими словами он покинул операционную.