Наследники Асклепия

Родственницу нашего хирурга уже оперировали шесть раз по общепринятой методике. Я согласился сделать ей седьмую операцию. Трудность заключалась в госпитализации. Больная не только не была жительницей нашего района, но даже Киева. Она жила в Тернопольской области. Всю канитель и нервотрепку, связанную с госпитализацией родственницы, хирург взвалила на меня, ссылаясь на то, что в горздраве и в министерстве знают о моем отношении к частной практике и не заподозрят меня в корыстолюбии.

Операция прошла без особых затруднений. Пациентка выздоровела.

Следующим летом, получив от нее приглашение на свадьбу, я послал ей поздравительную телеграмму. А зимой, будучи на четвертом месяце беременности, она приехала на контрольный осмотр. Все было в полном порядке. В лечении она не нуждалась.

Вечером пациентка пришла ко мне домой и вручила мне конверт. Я извлек его содержимое. Пятьсот рублей. Чуть больше трех с половиной моих месячных окладов. Я обрушился на несчастную женщину. Как она смела унизить меня этим подношением, как она смела подумать, что я беру деньги у больных?

Она смущенно возразила:

— Алэ за операцию вы взялы у мэнэ тысячу карбованцив.

Я был в шоке.

Выяснилось, что она никакая не родственница, что хирург с детьми жила у нее на даче, что, узнав о ее заболевании, пообещала ей помочь. Правда, это будет стоить недешево. Ортопед этакий выдающийся, к тому же большой ученый (в ту пору у меня еще не было даже степени кандидата наук).

Услышав все это, я уже состоял только из одной ярости.

Зима. На дворе тьма египетская. Порывы ветра сооружают снежные сугробы. О такси и мечтать нечего. С трудом поймал и нанял частную машину. Точный адрес хирурга мне не был известен. Пациентку все время приходилось держать за руку, чтобы она не сбежала. Наконец, где-то в десятом часу вечера разыскали квартиру хирурга-«родственницы».

Увидев нас, она чуть не потеряла сознание. Я приказал ей немедленно вернуть тысячу рублей. Она уверяла, что дома у нее нет и пятой части таких денег, просила об отсрочке, ссылалась на тяжелые обстоятельства, мол, недавно разошлась с мужем, на руках двое детей.

Пациентка всю дорогу и сейчас, как заведенная, монотонно повторяла одну фразу: «Я нэ хочу».

Я посмотрел на часы и сказал:

— В вашем распоряжении десять минут. Через десять минут вы должны вручить ей тысячу рублей.

Не могу уверить, что прошло ровно десять минут, в течение которых мы не наслаждались ее присутствием, но она принесла деньги. Купюры были разные, даже трехрублевки и рубли. Я вручил деньги пациентке, все еще продолжавшей причитать «Я нэ хочу».

— Так. Завтра в восемь часов, когда я приду на работу, на столе должно лежать ваше заявление с просьбой уволить вас по собственному желанию.

— Но войдите в мое положение. У меня ведь на руках двое детей.

— Заявление, или дело будет передано в прокуратуру.

С этими словами мы с пациенткой оставили квартиру хирурга и поехали на вокзал. Я был верным провожающим — не ушел, не увидев, как отошел поезд.

На следующий день хирург подала заявление об увольнении по собственному желанию.

Еще одно воспоминание, вызывающее отрицательные эмоции, связано с частным визитом ко мне очень важной персоны — заведующего одним из самых ведущих отделов ЦК коммунистической партии Украины.

Инвалид Отечественной войны второй группы, я не облагался подоходным налогом и мог легально принимать частных больных сколько душе угодно. Принимал я действительно немало, но в подавляющем большинстве это были пациенты, у которых по разным причинам не брал денег.

Я осмотрел очень важного, назначил ему лечение и сказал, когда он снова должен ко мне прийти.

Не сомневаюсь в том, что уйди он, не заплатив ни копейки, я бы его не упрекнул и не напомнил бы о гонораре. Никогда за всю свою врачебную практику ни одному пациенту я не говорил, сколько он должен заплатить. В Израиле, где врач называет сумму гонорара, это порой вызывало определенную неловкость. На вопрос пациента, сколько он должен заплатить, я отвечаю: «Сколько хочешь». Если пациент настаивает на том, чтобы я назвал конкретную сумму, я уточняю: «От нуля и выше любая сумма приемлема». В Киеве меня не спрашивали, и я не говорил. Не сказал бы и в этом случае.

Но пациент очень ценный молча положил на стол десять рублей, обычный гонорар за визит к профессору.

— Вы ошиблись, — сказал я.

— Почему? Вы же у всех берете десять рублей.

— Вы еще раз ошибаетесь. У подавляющего большинства я вообще не беру ни гроша. Могут уплатить и пять рублей, и три рубля, и даже символический рубль. Но вы же не все. Пожалуйста, двадцать пять рублей.

Он полез за бумажником во внутренний карман пиджака. Он отворачивал полу, как отдирают от кровоточащего тела кусок оторванной кожи. Он забрал червонец и положил на стол двадцать пять рублей.

— Чего вы нас так не любите?

— А почему я вас должен любить? У меня нет никаких гомосексуальных наклонностей. Я люблю молодых красивых женщин.