Наследники Демиурга

– Все! Все узнал! – ликовал Маркелов. – Жив твой Сотников, жив и здоров… Разумеется, в той мере, в какой может быть здоров паралитик с почти семидесятипятилетним стажем накануне собственного девяностодевятилетия.

– И где?..

– Там же, где и жил последние три четверти века, – в Москве… Ладно, мне некогда, я сейчас еду туда, выяснить все на месте, скоро буду…

Связь оборвалась. С колотящимся сердцем Геннадий смотрел на коротко гудящую трубку, зажатую в кулаке. Неужели загадка рукописи разрешится так легко и просто? Сядем в машину, поедем к автору, позвоним в дверь, спросим про рукопись и… И все?

В кухню зашел Маркиз, плавно обтек вокруг ножки стола и вопросительно поглядел на архивариуса все понимающими глазами, запрокинув усатую голову.

– Не верится мне что-то в легкое решение, – сообщил Геннадий внимательно слушавшему коту.

10

– Без женщин жить нельзя на све-е-ете, нет, – весело и фальшиво напевал Владислав взбегая на свой этаж. – В них радость жизни, как сказа-а-ал поэт!

Жизнь была прекрасна, как никогда, все тело было пустым и звонким, словно воздушный шарик, а в голове все еще бродили пары шампанского. Ключ вошел в скважину легко, дверь распахнулась почти без скрипа, свет вспыхнул от мимолетного нажатия клавиши выключателя, озарив огромную прихожую и… Взгляд тут же уперся в отца, сидевшего, мрачно сложив на груди руки, прямо перед дверью.

– Где ты был, Владислав? – едва открывая почти безгубый, словно у ящерицы рот, недовольно проскрипел старик, прожигая сына свирепым взглядом из-под седых кустистых бровей. – Где тебя носило?

Сотников-младший с запоздалым раскаянием вспомнил, что так и запамятовал покормить старика, убегая по зову кавказца из квартиры, и даже не приготовил обеда. А потом, обрадованный многообещающим результатом аудиенции у седовласого «Иосифа Виссарионовича», позабыл окончательно, кинувшись в магазины за обновками для себя, подарками для Ирины и припасами к «торжественному» столу. А старик ждал, волновался, наверное…

– Пап, ты голодный? – горестно спросил Владислав, быстро скидывая щегольские туфли, немного натершие с непривычки ноги, и влезая в растоптанные тапочки. – Сейчас, погоди минутку, я только руки помою!

– Где тебя носило? – ледяным тоном, не отвечая сыну, с расстановкой повторил Георгий Владимирович, и Владислав понял, что отец рассержен не на шутку, даже взбешен. Видимо, он всерьез настраивался на скандал, до которых в последнее время был большим охотником.

Поняв, что оправдываться сейчас, тем более вступать в перепалку, бессмысленно, Сотников-младший, обойдя отца, направился в свою комнату, снимая на ходу новенький пиджак, во внутреннем кармане которого, в новеньком бумажнике из натуральной, чуть ли не крокодильей, кожи, лежала чуть-чуть похудевшая пачка долларов – не в обновках же ужин готовить!

Отец следовал за ним по пятам, пыхтя от возмущения, и, как только сын остановился, доставая из платяного шкафа древние деревянные плечики, настиг.

– Где ты шатался весь день, негодяй? – взорвался, наконец, Георгий Владимирович, отбросив видимо тщательно проработанный и продуманный за несколько часов ожидания план, предусматривающий убийственно-ледяной тон. – Ответишь ты, наконец, отцу, мерзавец, или нет?!

– Я уже вырос, папа, если ты этого еще не заметил. – Владислав аккуратно складывал брюки, разглаживая стрелки, чтобы не мять дорогой материал лишний раз, перед тем, как повесить в шкаф. – Я достаточно взрослый, чтобы самостоятельно принимать решения о том, когда именно мне возвращаться вечером домой.

Подчеркнуто спокойный тон был им избран, чтобы не дать отцу свести разговор к банальной склоке, тем более что, несколько обиженный непарламентскими выражениями Георгия Владимировича, он действительно расхотел отчитываться перед ним.

«Перебьется, – думал мужчина, ослабляя узел новенького галстука и снимая его через голову как хомут: научиться завязывать узлы он, привыкший к демократичной джинсово-ковбоечно-водолазочной моде советских „мэнээсов“[6], ненавидевших „удавки“ всеми порами души, так и не удосужился – галстук ему всегда повязывала мама… – Не буду я лебезить перед ним, как десятиклассник, возвратившийся с гулянки под утро, перед строгим папашей с ремнем в руках».

«Покормлю чем-нибудь наскоро и баиньки, – решил он, доставая домашнюю рубашку и тренировочные брюки и закрывая шкаф. – Утром, может быть, все вообще рассосется. Неловко как-то скандалить, когда тебя подмывают, обделавшегося, будто младенца! Не самый благородный ход, замечу, но что делать!..»

– Засранец! – взревел, как ему самому показалось, а на самом деле жалобно и тоненько взвыл, не вытерпев такого явного пренебрежения к своей персоне, Сотников-старший, замахиваясь на Владислава костлявым кулаком, напоминавшим больше деталь медицинского наглядного пособия, чем часть живого тела. – Паршивец!