Наследники Демиурга

– «Перестарались»!.. Ему, к вашему сведению, сорок восемь лет! А если бы не выдержало сердце? А если у него отбиты жизненно важные органы? Почки, например, или селезенка. А если сотрясение мозга, в конце концов? Все, я умываю руки!

Сотников окончательно пришел в себя и попытался подняться, не до конца понимая в облаке боли, где у него руки и ноги и вообще, существуют ли они еще. Ничего из этой попытки не вышло. Он смог лишь немного побарахтаться на манер раздавленного колесом червяка и затих, опять стукнувшись головой о пол и едва снова не лишившись сознания.

Второй попытки ему не дали. Чьи-то осторожные руки легко оторвали сосредоточие боли, бывшее когда-то Владиславом Георгиевичем Сотниковым, от пола и положили на что-то мягкое. Паркет стремительно ушел вниз, перевернулся, вызвав мучительный приступ тошноты, и сменился видом потолка с торчащей посредине вычурной люстрой, показавшимся не совсем адекватному мозгу чем-то совсем уж сюрреалистическим.

«Почему люстра внизу? – тупо думало трепещущее тело. – Я что – в невесомости?..»

Что-то острое совсем не больно на фоне терзающей пытки кольнуло в сгиб локтя, и все окружающее начало понемногу заволакиваться жемчужной дымкой, сквозь которую тяжело, пудовыми гирями, падали слова:

– Подумайте немного наедине, Владислав Георгиевич. А потом мы снова вернемся к прерванному разговору. Только хорошо подумайте, прошу вас. У нас не так много времени, и цацкаться с вами до бесконечности мы не намерены…

Тело стало совсем невесомым, взмыло ввысь и заколыхалось там совсем как воздушный шарик. Красный воздушный шарик, который маленький Владик Сотников несет, крепко держа за ниточку, на первую в его жизни Первомайскую демонстрацию. Ох, как рвется из слабеньких детских пальцев упрямый шар, как трудно его удерживать…

– Ах!..

Обретший свободу резиновый, надутый водородом пузырь рванулся вверх, будто ракета, и в мгновение ока растворился в сияющем голубом небе…

* * *

«Ну и чего ты добился?»

Внутренний голос был грустен. Он искренне сожалел, что Владислав не слушал его предупреждений, не внимал голосу разума… И не собирается внимать впредь.

«Если будешь упрямиться, они будут тебя пытать, только и всего. Ты знаешь, что такое настоящая пытка? Нет? Ты выпал в осадок и обделался, будто младенец, когда тебя просто избили. Избили, между прочим, довольно щадящее. Больно, но без всяких видимых и скрытых последствий. Ни одной кости у тебя не переломано, даже почки не отбиты – радуйся. Что же будет, когда тебе начнут загонять иголки под ногти или прижигать всякие интимные места раскаленной кочергой? А вспомни, как ты читал в газетах про то, что всякие отморозки выделывают со своими жертвами? Утюги, паяльники… А ведь это еще самые невинные штучки из арсенала этих средневековых варваров! Одумайся!»

«Отстань! – упрямо отвечал Владислав, разумеется мысленно. – Стерплю. Не получится стерпеть – сдохну! Но переписывать не буду. Пусть хоть на куски режут!»

«Дурачок! Когда начнут резать на куски – станет поздно. Обратной дороги тогда не будет…»

Наверное, его сознание все-таки до конца не восстановилось после потрясения, иначе не стал бы он спорить с внутренним голосом, слышимым им одним и на сто процентов иллюзорным. Но если слабое тело, помнившее боль, колебалось, дух Сотникова-младшего был крепок как никогда. Он действительно готов был умереть, но ни на йоту не уступить.

Судя по всему, он все сделал правильно. Иначе из-за чего бы заказчики так взбеленились. Похоже, что несколько темно-синих строчек на белом листе что-то настолько изменили, что они, такие вальяжные и самоуверенные вначале, оказались выбитыми из колеи, ошарашенными, повергнутыми в прах именно тогда, когда считали все свои замыслы свершенными и незыблемыми как скала. Увы, порой свойственно ошибаться даже самым уверенным в себе…

По его расчетам, Владислав томился в своей тюрьме уже больше суток. Его не беспокоили, разве что на столике рядом с кроватью, на которой он безвольно валялся вначале, появилась стопка чистой бумаги и хорошая ручка. Не «Паркер», конечно, далеко не «Паркер»… Погорячившиеся вначале заказчики опять создали для своего пленника все условия, наивно полагая, что он сменит свое решение и пойдет на попятную.

Они даже рукопись любезно присовокупили. Правда, не настоящую, а ксерокопию, но все-таки. Твори, мол, Влад, – мы на все готовы! И даже последние две странички, из-за которых весь сыр-бор разгорелся, в ней присутствовали. Будто просили: «Переделай нас, автор! Не будь дураком!»

Но автор предпочитал оставаться дураком.