— Я перенес встречу. Завтра в двенадцать, — отобрал у нее омлет, доел сам и уже собирался попросить Робера спуститься в аптеку и купить что-нибудь от головной боли. Но тут Рене не нашла ничего лучшего, чем начать оправдываться, снова заведя его с пол-оборота:
— Я не подставляла...
— Чего?!
— Я тебя Бруни не подставляла! — в ее голосе послышалось отчаяние. — Я просто... я с самого начала...
—Что с самого начала? Нахвасталась подруге, какой у тебя классный любовник появился — и попробовать предложила? Вроде как угостила, да?! Ах, как мило! — в чем Тед был абсолютно уверен, так это в том, что у нее и в мыслях ничего подобного не было. — А ты пока с Филиппом... поразвлечешься?!
— Не-ет! — закричала Рене, вскинув голову — отчаянно, испуганно, чуть не плача. — Нет, нет! Я просто подумала...
— Поду-умала? Так ты еще думать умеешь? А ты подумала, что ночью, на улице, с тобой черт знает что сделать могут! Что, приключений захотелось? Чтобы тебя где-нибудь в подворотне оттрахали... впятером? Хорошо, у Филиппа мозгов хватило за тобой пойти! Ты что, не понимаешь, что это не ваша пасторальная Швейцария, это город, где все, что угодно, может быть. Ты думаешь, я тебе охрану просто так нанял? Для твоего песика, чтобы он лапку не занозил?
Выслушивать ее оправдания Тед не собирался и, стоило Рене раскрыть рот, перебивал ее. Ему было невыносимо видеть ее несчастное лицо и мечущиеся, словно зовущие на помощь глаза — и от этого он злился еще больше.
— Мне Бруни вчера объяснила, что когда она твоего парня уводит, ты всегда домой потихоньку смываешься — чтобы дать, так сказать, сладкой парочке свободу. Так, что ли?
Ее рот начал растягиваться в плаксивую гримасу, она опустила голову и затрясла ею, подтверждая.
— Ах, как мило! Только я не баран, меня нельзя увести! Если я захочу, то уйду сам и ни у кого спрашивать разрешения не буду! И мне твои благородные жесты не нужны — если я захочу с кем-то трахнуться, то без тебя разберусь, с кем и когда. Но так по-хамски, как ты про меня подумала, я в жизни бы не поступил! — Внутри у Теда все сжималось от боли и обиды — и он сам понимал, что дело даже не в том, что случилось вчера. — Что бы я ни делал, как бы из шкуры ради тебя ни лез, как бы ни любил тебя — для тебя я все равно дерьмом останусь, да?! Конечно, я же не обучатся в закрытой школе, у меня нет миллионов в банке, я вообще... не вашего круга. Но я человек, черт бы тебя побрал, человек, ясно?! И ты меня не купила!
Рене сидела, наклонившись вперед, зарывшись лицом в руки и изредка вздрагивая. Теда и самого трясло, и от злости — в том числе на самого себя — и от желания обнять эту худенькую спинку с торчащими лопатками, согреть и защитить. И еще потому, что он сделал то, что поклялся себе не делать — сказал, что любит ее — а она так, кажется, ничего и не поняла...
Чтобы хоть немного придти в себя, он вышел в холл и, опасаясь, что Робер начнет беспокоиться и спрашивать, не заболела ли Рене, попросил его сходить купить аспирин и еще что-нибудь от головной боли. Но никаких вопросов не последовало — Робер, да и телохранители смотрели на него несколько ошарашенно. О господи, они же наверняка слышали, как он орал!
Вернувшись в гостиную, Тед обнаружил, что там никого нет. Вздохнул и нерешительно сунулся в спальню — Рене лежала на кровати, обеими руками обхватив собачонку и спрятав лицо в черной шерсти.
Он хотел подойти к ней, но раздавшийся стук возвестил, что явились две горничные с намерением убрать в апартаментах. Тед хотел было отослать их — потом, позже! — но потом передумал, лишь предупредил, что у мадемуазель Перро приступ мигрени — к ней не заходить и не беспокоить! — и у него в спальне тоже убирать не надо. После этого ушел к себе, лег на спину поверх покрывала и предался самобичеванию.
Он словно видел заново несчастные глаза Рене... как она вздрагивала от каждого резкого слова и даже не пыталась возражать. О господи, да любая женщина на ее месте давно залепила бы в него сковородкой — и правильно бы сделала! А он, пользуясь ее беззащитностью, нес невесть что. Ну при чем тут ее закрытая школа, про которую он непрерывно талдычил — тоже мне, жупел нашел!
Конечно, надо было с ней поговорить... может быть, даже немного поругать: ведь действительно ночью ходить одной опасно! — но, черт возьми, он же сам виноват! Обещал придти и потанцевать с ней медленный танец — так где была его голова?!
Робер купил не только аспирин, но и соду — от изжоги, и драмамин — от тошноты. Разумеется, все всё уже знают — в этих чертовых апартаментах скрыть что-либо просто невозможно! Отдав таблетки, старик потоптался и спросил:
— К адвокату вроде собирались?..
— На завтра перенесли, — объяснил Тед. — Ну куда ей в таком виде?.. — поймал себя на том, что почти извиняется.