Наследница дворянского гнезда

Это раньше старушки на лавочках готовы были выдать любую известную им информацию о жителях дома первому встречному. В последнее время участились случаи обмана стариков жуликами, и бдительность работников придворной справки резко повысилась. Поэтому рассчитывать на авось в деле добычи информации методом обычного опроса не приходилось, требовалось произвести небольшую маскировку и разыграть нехитрый спектакль. А что еще мне оставалось? Поинтересоваться, почему хотел свести счеты с жизнью Лепнин, у Петра Алексеевича? Вряд ли он обрадуется моей осведомленности. Если сразу не захотел рассказать об этом прискорбном факте Марте, значит, на то были свои причины.

Нет, спросить-то было можно, но только после того, когда я узнаю публичную версию. Для чистоты результатов статистического опроса, так сказать.

Я порылась в гардеробе, вытащила из его глубин черную юбку из дешевой синтетики, мохнатый джемпер из шерсти мутанта неизвестного происхождения, украшенный стразами и стеклярусом. Дополнила комплект ботиками из серии «прощай, молодость», патлы косматенького паричка цвета «махагон» стянула нарядной фестончатой резинкой на затылке. Осталось насадить на нос очки, и облик заезженной жизнью работницы социальной сферы был готов. По дороге я заехала в магазин, купила пакет гречки, молока, банку сгущенки и большой полиэтиленовый мешок развесных макарон. План мой был незамысловат, но другого и не требовалось для выполнения подобного задания: я представлюсь социальной работницей, скажу, что принесла продукты Матвею Васильевичу, а его который день нет дома, попрошу передать ему авоську и выведаю все, что мне надо.

Грубовато сколоченная лавочка перед подъездом Лепнина, к моему огромному сожалению, была пуста, значит, придется идти в соседние квартиры, звонить, представляться, просить, чтобы передали продукты. Это было сложнее, современные продвинутые старушки вполне могли заподозрить меня в попытке подсунуть им мешочек гексагена. Я села на лавочку, чтобы поудобнее распределить покупки, через прозрачный пакет должно быть видно, что никакой опасности еда не представляет. Единственное, что может насторожить, – это банка сгущенки. Но ею я готова была пожертвовать.

Пока я раздумывала, стоит оставить банку или убрать, дверь подъезда открылась и передо мной выросла тетушка в толстой мохеровой кофте и бейсболке.

– Ну, чего сидишь? – поинтересовалась она.

– Продукты раскладываю, – не стала лукавить я.

– Новенькая?

– Угу, – поддакнула я.

А чего? Неправда? Не старенькая же.

– Значит, так. Лавочку эту строила я на собственные деньги. Это тебе каждый сказать может. И портить ее не позволю!

– Я и не порчу, – против своего желания начала оправдываться я, – я будто бы аккуратненько сижу.

– Сидишь-то аккуратно, но шевелишься много. Скамейка расшатывается. А ремонтировать ты будешь? Нет, конечно, опять мне придется. Так что давай, иди по своим делам. Нечего тут.

– Наверное, вы правы, – сыграла забитую овечку я, – извините, что попортила вам вашу персональную скамейку. Больше никогда не позволю себе такой вольности.

Я боялась, что переиграла, но тетушка не уловила иронической интонации, и выражение лица ее стало менее агрессивным. Я протопала мимо нее и взялась за ручку подъезда.

– Да ты в какой квартире живешь? – остановил меня окрик.

– Ни в какой я не живу. Я просто так, по делу.

– А чего тогда врала, что новенькая? К нам в подъезд молодожены переехали, вчера вещи рабочие таскали. Я их, правда, еще не видела, но ты точно на молодоженку не похожа. Нет, постой, так просто я тебя не пропущу. Говори, зачем в подъезд прешься? Нагадить хочешь?

Даже я, привыкшая ко всякому, опешила от столь гадкого подозрения. Поэтому абсолютно искренне заверещала:

– Вы меня за кого принимаете? Я честная женщина, своим трудом на жизнь зарабатываю! Попробовали бы весь день с сумками по городу побегать, со стариками капризными пообщаться, ничего не забыть да еще и оскорбления выслушивать. Конечно, нас, собесовских, всякий обидеть норовит, нам ответить нечем. Была бы на моем месте расфуфыренная какая, разве вы ей подобное сказали бы? Ни за что не сказали бы! Потому что классовая несправедливость кругом!

Я так распалилась, что окончательно вошла в роль. Голос мой срывался, грудь выпятилась колесом, подбородок дрожал от возмущения.

– Ну, ну, успокойся, милая. Так бы и сказала, чего глотку рвать? Сама буржуев ненавижу.

Голос моей гонительницы неожиданно подобрел, да и весь облик стал не таким неприятным, как минуту назад.

– Должна же я знать, что за люди к нам в подъезд ломятся? Дом кооперативный, кто за порядком следить будет, если не я? Председателю только бы деньги воровать да ничего не делать. Сразу бы сказала, что из собеса. Ты к кому? На какой этаж?

– К Лепнину, – поостыла и я, – ломлюсь, ломлюсь который день, а он где-то гуляет. Думаете, легко с такими сумками таскаться? Вы его, кстати, не видели? Не случилось ли чего?

– Так ты не знаешь? – всплеснула руками бдительная тетка. – Случилось, и давно случилось. Уже неделя, как похоронили. Что же у вас там, в собесе, не знают, что ли?