Наследница дворянского гнезда

С утра я не находила себе места, все ждала звонка Марты. Дала о себе знать она только после обеда, а точнее, ближе к вечеру. Сначала я ничего не поняла. Сложилось впечатление, что она забыла родной язык и пытается сказать мне что-то на смеси датского и русского. Потом я поняла, что Марта плачет.

– Ты сейчас где? – не стала усложнять я. – Возле отделения милиции? Жди меня, я скоро подъеду.

Хорошо, что до отделения милиции ехать было не так уж и долго, пробок в нашем городке пока еще не наблюдалось, поэтому доехала я быстро, Марту нашла на скамейке в сквере неподалеку. День был почти летний, девушка сидела в распахнутом пальто и мучила с помощью носового платка уже до неприличия покрасневший нос.

– Оставь его в покое, – попросила я, – и вообще, натуральным блондинкам категорически запрещается плакать, а тем более тереть руками или платками носы, глаза и другие части тела.

– Какие? – удивилась Марта. – Какие еще части тела трут блондинки, когда плачут?

– Ну, уши, наверное, – пожала плечами я, – или бедра.

– Бедра?

– Песенка такая в одном фильме есть: «И слеза катилась по бедру, по бедру крутому секретарши».

– Не поняла, – серьезно посмотрела на меня Марта.

– И правильно сделала, – констатировала я.

Можно подумать, в моем словесном недержании мелькнула хоть одна мало-мальски умная мысль. Просто своей бессмысленной болтовней мне хотелось перевести Марту на более легкое восприятие действительности. Многие проблемы воспринимаются как разной степени тяжести, в зависимости от нашего настроения и уровня оптимизма.

– Так что произошло? – поинтересовалась я, уже предвидя ответ.

– Они не приняли у меня заявление.

– И чем обосновали?

– Сначала отвратительный тип за грязным стеклом заявил, что я иностранка и должна идти в посольство. Я ему сказала, что посольство в Москве, тогда он сказал, чтобы я в Москву и ехала. Я не уходила, и он вызвал другого типа, тот сказал, что знает об отравлении деда газом, дело не открывали за отсутствием состава преступления и сейчас открывать не будут, тем более тело кремировано и ничего доказать все равно невозможно.

– А про исчезновение Ирины и адвоката ты говорила?

– Конечно, они только переглянулись и засмеялись. Я возмутилась и стала их стыдить, тогда они разрешили мне написать заявление о розыске Ирины. Но предупредили, что специально ее искать никто не будет, и сказали, что вообще зря я это все затеяла, только лишние хлопоты и мне, и им. Посоветовали возвращаться в Данию, а не копаться в российском… этом, как его…

– Понятно, – вздохнула я.

Вздохнула, надо сказать, с облегчением. Признаться, то, что я отправила Марту в милицию, скорее очищало мою гражданскую совесть, чем являлось здравомыслящим поступком. Ну, нет у меня лицензии частного сыщика, не имею я права заниматься розыском пропавших вдов, сбежавших адвокатов и исчезнувших завещаний. Просто история Марты была столь необычна, а сама девушка не имела ни близких, ни друзей в покинутой не по своей воле стране. Как говорили герои газетных очерков социалистического периода нашей истории, «я не могла пройти мимо».

Поэтому Марте и не пришлось меня долго уговаривать. Решение уже было готово.

– За эти дни я так много открыла для себя, – призналась Марта, – ты не представляешь, как я ругаю себя за то, что не нашла времени раньше познакомиться с этим удивительным человеком, последним из рода Лепниных.

– Последняя из рода – ты, – напомнила я.

– Я – не совсем то. Во-первых, воспитывалась за границей. И хотя мама разговаривала со мной исключительно на русском языке, подкидывала книги российских классиков, много рассказывала о родине, ты сама понимаешь, во мне не так много от русской дворянки.

– Думаю, больше, чем тебе самой кажется.

– Полина, мне сегодня же надо попасть в имение Лепниных.

– Зачем? – задала я ненужный вопрос.

– Я хочу увидеть то, ради чего все это. Из-за чего погиб дед, ради чего целое столетие ждали потомки Лепниных, вынужденные жить в эмиграции, что вообще такое «ностальгия». Я хочу узнать, примет меня имение или отвергнет как самозванку.

Я не заставила ее убеждать меня дальше. И так все было понятно. Не заезжая домой, мы сели в мини-купер и отправились за город. Только по дороге я ненадолго заскочила в магазин и закупила провизии для Алины. На свежем воздухе у нее непомерно разгорается аппетит, и тарелка столовского супа вряд ли сумеет удовлетворить ее потребности в калориях. А когда Алина голодная, то, как большинство, недобрая. Или, как она сама о себе говорит, недоговорчивая.

Я не буду подробно рассказывать о поездке. Скажу лишь, что красота бывшего имения поразила даже меня. Село окружали невысокие холмы и пригорки, поросшие дубами и березами. Деревья росли свободно, не было той мрачной чащобы, которая свойственна многим российским лесам, и поэтому земля под ними представляла сплошной мягкий зеленый ковер из травы и первых летних цветов. Я поймала себя на том, что ощущение простора, необыкновенно вкусного воздуха и даже какой-то любви к Родине полностью поглотило мою душу, словно это мои предки владели всей этой роскошью и красотой.