Наследница по кривой

— Даниэль? — Я прижала трубку к уху и немедленно пожалела об этом, потому что Даниэль был уже на пределе: "МА-А-АМ!" — Даниэль, я здесь. — И чуть не добавила: "А через пару лет ко мне и слух вернется", но удержалась. Я стараюсь не провоцировать в детях чувства вины. В этом мы расходимся с моей матерью. Мама принадлежала к старой школе семейного воспитания. "Пожалеешь нареканий, испортишь ребенка" — таково было ее кредо.

— А я уж решил, что ты не хочешь со мной разговаривать, — скорбно пробубнил Даниэль. Он, со своей стороны, не испытывал ни малейших угрызений совести, внушая мне чувство вины. — А я… гм… хотел попросить тебя кое о чем. Мои кроссовки совсем развалились, а ты разжилась деньжатами, и я подумал, может, выделишь девяносто баксов на новую обувку, а? Я видел одни на распродаже, девяносто — это ж просто даром. Что скажешь?

Барби продолжала напирать на Матиаса. Еще секунда, и она прижмет его к моему столу. Я наблюдала за ней, лениво прикидывая: если она и впрямь прижмет Матиаса, удастся ли мне изловчиться и вырвать у него из рук фотографию?

— Если вам что-нибудь понадобится, — говорила Барби, — да что угодно! — обращайтесь ко мне, не стесняйтесь, ладно? — И одарила Матиаса томным взглядом из-под ресниц. Непонятно только, что она могла видеть сквозь такой толстый слой туши. Впрочем, чудо, что ей вообще удавалось держать глаза открытыми.

— Даниэль, — строго сказала я, — сейчас не самый подходящий момент для разговора о кроссовках…

Наверное, коммерческий инстинкт передается по наследству и Даниэль получил от меня изрядную дозу. Он не собирался отступать.

— Но ты подумаешь об этом? — с надеждой осведомился он.

Матиас тем временем благодарил Барби:

— Вы очень добры.

— О, не-е-ет! — задыхалась Барби. Астма прогрессировала на глазах. Не вызвать ли ей "скорую"?

— Даниэль, я подумаю и перезвоню тебе, — закончила я разговор.

Забавно: стоило мне положить трубку, как Барби решила снять осаду. Полагаю, временно. Но прежде она бросила на Матиаса последний призывный взгляд.

Я смотрела ей вслед. Методами Барби нельзя было не восхищаться. Однако бывшая подруга не долго занимала мои мысли, мне хватало своих забот. Матиас Кросс (когда он не взирал на меня так, словно уже представлял мою особу на электрическом стуле), возможно, был не лишен привлекательности. Но если Барби Ландерган вознамерилась заарканить его и оттащить в свое стойло, мне-то что за дело? Передо мной стояли куда более серьезные задачи: разобраться в идиотской ситуации, в которую угодила, вернуть снимок-талисман и выяснить, кто выкрал его из моей сумки.

Моя сумка.

Боже мой! Не знаю, как другие женщины, но я считаю сумку личной собственностью. К тому же священной. Если взломают вашу дверь или машину, это, конечно, неприятно. Но когда роются в вашей сумке, это святотатство. Как подумаю, что кто-то вытаскивал детские и школьные фотографии моих сыновей из бумажника, или разглядывал мою чековую книжку с печально малым остатком, или, боже сохрани, пялился на мою жуткую фотографию на водительских правах — ту, где улыбка до ушей и видна верхняя десна, — только от одной этой мысли прихожу в бешенство.

Я мрачно насупилась, припоминая, когда в последний раз видела воспитательный снимок. В среду вечером. В тот вечер, когда был убит Эфраим Кросс. Я возвращалась домой с работы, и мне вдруг до смерти захотелось мороженого «баскин-роббинс». Пришлось довольно долго гипнотизировать себя фотографией, чтобы унять преступное желание.

Выходит, в среду фотография еще мирно покоилась в сумке. Но о времени ее исчезновения у меня не было никаких предположений, потому что со среды не заглядывала в это отделение бумажника.

Пока я размышляла, Матиас, словно завороженный, смотрел вслед Барби, удалявшейся туда, откуда она пришла, — к своему столу, расположенному по диагонали от моего, в дальнем углу. Разумеется, Барби покачивала бедрами, обтянутыми клубничным платьем. А пляшущие монетки рассыпали трели.

Когда Матиас наконец обернулся ко мне, взгляд у него был немного рассеянным, однако довольно быстро прояснился.

— Ладно, — произнес он, — положим, вы говорите правду и фотографию украли из вашего бумажника. Но кто мог это сделать?

Я ответила не сразу. Неужто Матиас решил хоть в чем-то мне поверить? Или он просто издевается надо мной? Стоит тут, скрестив руки на широкой груди, глядит серьезно и честно, а на самом деле расставляет мне ловушку, надеясь, что я проговорюсь и он уличит меня во лжи.

— Сумку без присмотра я оставляю только дома, — я осторожно выбирала слова, — и здесь, в офисе.

Сумка у меня черно-коричневая, от Дуни и Бэрка, я сама подарила ее себе на Рождество два года назад. В одной из книжонок на тему "Как выглядеть богатой, не будучи таковой" я прочла, что одним из способов является дорогая сумка. Очевидно, идея была такая: если женщина истратила безумные деньги на сумочку, значит, внутри сумочки лежат еще более безумные деньги.