Первая мировая война. Выступление на стороне центральных держав было, судя по всем данным, исключено с первых же дней великого конфликта. Недаром гуляла из уст в уста острота Мартини, сказавшего, что первой жертвой, первым трупом начавшейся войны явился Тройственный Союз. Этот военно-политический блок Германии, Австро-Венгрии и Италии, сложившийся в 1879–1882 годы, который положил начало разделу Европы на враждебные лагеря, на самом деле сыграл важную роль в подготовке и развязывании Первой мировой войны. Иначе и быть не могло: договор "совместной неподвижности", механическая дружба органических врагов, акт "обоюдного страхования", – он сыграл свою роль и внутренне себя изжил.
Вряд ли правительство, даже если бы хотело, смогло преодолеть антиавстрийскую предубежденность в самых различных слоях населения. Повсюду слышалось: "лучше дезертировать, чем драться за немцев". Новый представитель народных масс – Муссолини формулировал общее мнение, заявляя правительству в 1914 году: "Если вы начнете войну с Францией, вы получите баррикады в Италии". Особенно сильное впечатление и на итальянские общественные круги, и на итальянскую дипломатию произвел факт активного участия Англии в противогерманской военной коалиции. В сущности, именно этот фактор и оказался решающим.
Появление Италии в боевом лагере Антанты знаменовало собою политическую победу в старогарибальдийском смысле над новыми империалистическими стремлениями, отталкивавшими Италию от Англии и Франции.
Это не означало, разумеется, отказа от политики колониальной экспансии, но неизбежно отодвигало ее задачи на второй план. Под влиянием военной обстановки и настроений страны правительство принуждено было в первую очередь поставить вопрос о "дезаннексии" населенных итальянцами областей Австрии. За такую постановку вопроса была и популярная логика итальянской истории. И отзвуки гарибальдийской глобализации и революционная, антимонархическая настроенность масс.
Победа в европейской войне как бы завершала освободительный процесс 1848, 1859, 1860 и 1866 годов. Общественному мнению Италии представлялось противоестественным завершение освободительного процесса в союзе и через союз с центральными монархиями. Напротив, решительно диктовалась демократическая борьба против них.
Главный порок этой нейтралистской позиции – ее несоответствие "духу" тех великих, воистину решающих исторических дней.
Муссолини своим чутким социальным слухом верно уловил это: "нейтральные не двигают событиями, а подчиняются им; кровь дает бег звенящему колесу истории". Хотя в первые дни войны он тоже писал в "Avanti" о необходимости "абсолютного нейтралитета" Италии: "или правительство – подчеркивал он – само подчинится этой необходимости, или пролетариат всеми средствами заставит его ей подчиниться". Но уже очень скоро, в сентябре, он публично исповедуется в своей горячей любви к Франции: "о, Франция, мы тебя любим! В наших жилах – любовь к Франции!"
10 октября он уже пишет статью, провозглашающую переход "от абсолютного нейтралитета к активному и действенному". Не покидая революционной терминологии, он объявляет, что интересы революции требуют войны: "ужели вы останетесь противниками войны, несущей спасение нашей, вашей революции?" Не всякая война запретна: "ужели вы думаете, что государство будущего, государство завтрашнего дня, республиканское или социал-республиканское, откажется от войны, если его к ней приведет внешняя или внутренняя историческая необходимость?" Война несет собою революцию, она осуществит революционные цели. Значит, да здравствует война!
Такие мысли были несовместимы с редактированием социалистического официоза, и Муссолини уходит из "Avanti". Его упрекают в беспринципности, в ренегатстве, на что он отвечает, что "лишь идиоты, лишь физические и духовные мертвецы никогда не меняются"; новая обстановка – новые правила поведения. А на бурном социалистическом собрании в Милане в ответ на шум и брань он бросает аудитории свою знаменитую фразу; "вы меня ненавидите, потому что вы меня еще любите!" Он продолжает объявлять себя социалистом: "я социалист, и останусь им навсегда… социализм есть нечто, что входит в плоть и кровь".
14 ноября выходит первый номер его новой газеты "Popolo d'Italia". Он носит подзаголовок "социалистическая газета" и в качестве своих девизов берет изречение Бланки; "революция – идея, обретшая штыки". Полные боевого национального пафоса, статьи Муссолини уснащены вместе с тем и звонкими революционными призывами.
"Сегодня война – завтра революция". С таким лозунгом Муссолини приступает к организации союза – "Fasci di azione revoluzionaria". Разумеется, он знает, что с точки зрения социалистической партии это – впадение в ересь, акт раскола. "Я верю, – пишет он, – что из этой группы людей, воплощающих в себе ересь и не боящихся раскола, вырастет нечто великое и новое".