Наследство Карны

Потом осторожно прикоснулся к этой чужой куртке, внутри которой была Анна.

Глава 22

Призри на страдание мое и на изнеможение мое, и прости все грехи мои.

Сохрани душу мою, и избавь меня, да не постыжусь, что я на Тебя уповаю.

Псалтирь, 24:18 и 20

На похоронах останков Ханны Олаисен все безудержно рыдали.

Пробст сам произнес надгробное слово. Он говорил о мужестве, без которого невозможно помочь ближнему. Ханна Олаисен пожертвовала собой, чтобы спасти чужую жизнь. Он тепло говорил о любви к ближнему. И о том, что в любой трагедии есть промысел Божий. Никто не должен думать, будто Бог забыл о нем.

Все без исключения скорбели о Ханне, эта скорбь заставила людей забыть о себе. Ханна стала примером для всех. Она была гостеприимной и доброй при жизни. И отдала свою жизнь, чтобы спасти чужую.

В Страндстедете не было своего святого. До сих пор не было. Ханна должна была умереть, чтобы жизнь людей обрела смысл.

Вид четверых мальчиков, оставшихся без матери, и красивого бледного мужа сделал сочувствие искренним. Одни говорили о тяжелых ударах судьбы. Другие — о том, что Бог в своей неизреченной мудрости возлагает тяжелую ношу на плечи избранных.

Церковь была полна. Пока говорил пробст, Вилфред Олаисен стоял с закрытыми глазами. По его серому лицу бежали капельки пота.

Свет был не яркий, и от хоров до первой скамьи было большое расстояние. Это позволяло женщинам не спускать глаз с Вилфреда Олаисена. Они упивались признаками его безграничного горя.

Незамужняя дочь коммерсанта Холе не отрывала от него глаз — как красиво он держит руку на плече старшего сына!

Сара сидела с другими детьми, держа младшего на коленях. Они являли собой серое отчаяние, но оно не произвело на фрёкен Холе сильного впечатления.

Сначала пробст и слышать не хотел о том, чтобы исполнить волю фру Дины, которая просила, чтобы ее, как моряка, похоронили в море. Подальше от берега.

Но Юхан поговорил с ним с глазу на глаз. Неизвестно о чем, но он утвердительно кивнул Вениамину и Анне, когда они спросили, как прошел разговор.

Юхан взял ответственность на себя: «Я очень уважаю нашего пробста. Но я сделаю все, как она просила».

Правление местной управы решило выстроить на площади портал в честь фру Дины. Он должен быть украшен цветами, и на нем золотыми буквами будет написано ДИНА БЕРНХОФТ.

Она была главной в Страндстедете, вложила в него много сил и денег. Похоронная процессия должна пройти через этот портал.

Было достигнуто своего рода соглашение. Духовенство отслужит в церкви торжественную панихиду, правление возведет портал, и тогда уже море получит свое.

Юхан и Карна сидели в Дининых покоях в «Гранде». Они читали вслух Библию.

Бергльот объясняла всем, кто выражал удивление по этому поводу, что Карна еще не пришла в себя и нуждается в духовном утешении. Ей нужно с кем-то поговорить. А вообще она почти не разговаривает. И почти ничего не делает. Бергльот приходится заботиться обо всех и в доме доктора, и в «Гранде». Она бегает между домом доктора и гостиницей, носит еду.

Бергльот шёпотом сообщила служанкам, что доктор совсем поседел и все члены семьи так исхудали, что она могла бы унести их всех на спине за один раз.

Анна и Вениамин почти не разговаривали с тех пор, как вернулись из Рейнснеса. Только держались за руки. Боялись выпустить друг друга из виду. Ведь тогда все могло случиться. Что именно, они не знали.

Однажды Вениамин спросил:

— Что он тебе сказал в тот день?

— Это утонуло в море, — ответила Анна. — Я не хотела оставлять это у себя.

Анна понимала, что все ее существо должно быть поглощено случившимся. Но это было не так. Она не могла даже оплакать тех, кто погиб.

Для нее понятие «ненависть» было чем-то нереальным. Во всяком случае, до сих пор. Его придумали исторические личности, чтобы оправдывать себя, когда они убивали друг друга. Она всегда считала ненависть бессмысленной и ненужной.

Но за последние дни ненависть заняла столько места в ее жизни, что это отвлекало от горя.

Однажды ночью, когда Анна лежала без сна, ею овладело такое бешенство, что она уже не могла оставаться в кровати. Она встала — ей нужно было выйти из дома. Бежать, кричать. А лучше всего пойти и растерзать того человека.

В прихожей она стала надевать пальто, но ярость помешала ей. Нужно было немедленно что-то схватить, разбить, разорвать. Не помня себя, она руками вырвала из стены медный крюк для одежды.

И тут же ее обхватил Вениамин:

— Анна! Умоляю, буди меня, если тебе станет невмоготу. Не замыкайся в себе. Я не выдержу…

Анна выпустила крюк из руки, и он упал ей на ногу. Это принесло облегчение.

— Я ненавижу! Ненавижу! Разве ты не понимаешь? — Она заколотила кулаками по его груди.

Он напрягся, но не стал ее удерживать.

— Я так ненавижу…

— За то, что он сказал тебе… до…

— Да! Я должна была сама видеть и понимать.

— Идем! — Он повел ее вверх по лестнице.

Помог снять пальто, уложил в постель, лег рядом и закрыл их обоих периной.