— Я… — Слова застряли у меня в горле. С огромным усилием я заставила себя заговорить: — Боюсь, что я вела себя очень глупо, мне следует извиниться перед Майклом. Его нельзя в этом винить. Это все моя вина, его нельзя винить.
— Понимаю. — Он опять повернулся к двери. — Давай уедем сейчас же. Ты, конечно же, в карете?
— Да.
— Мой конь в трактире. Я потом пошлю кого-нибудь за ним.
Он открыл мне дверь, и мы вышли в холл. Он, должно быть, попрощался с миссис Парриш, потому что ее не было видно и он не останавливался для прощания. Он прошел к карете, помог мне сесть, кучер открыл для него дверцу, и он сел рядом со мной.
— Пожалуйста, домой, Кроулас.
— Да, сэр.
Мы отправились в Сент-Джаст.
Когда мы отъехали от Пензанса, он сказал:
— Прости, что так случилось.
Я не могла отвечать. Слезы снова защипали глаза, и я слишком боялась, что сломаюсь и расплачусь и, когда мы приедем домой, уже не смогу взять себя в руки. Не годится показывать слугам, что расстроена. Я не перенесу, если они начнут сплетничать за моей спиной.
Словно угадав мои мысли, он сказал:
— Мы обсудим это позже, когда будем одни.
После этого уже ничто не нарушало молчания нашей поездки по пустоши к северному берегу.
Мы приехали домой. Один из лакеев взял шляпу и пальто Марка и сказал мне, что приезжал викарий из Сент-Джаста. Мы пошли наверх, я не могла даже смотреть на него, и мы наконец вошли в детскую.
Няня вышла нас встретить.
— Добрый вечер, сэр… добрый вечер, мадам… да, он теперь спит, бедный ягненочек, но у него все еще сильный жар. Как только проступит сыпь, ему станет легче. Он звал вас, когда вас не было, миссис Касталлак, я ему сказала, что вы поехали за папой.
Мы пошли в комнату Маркуса посмотреть на него. Он казался очень маленьким и беззащитным, так тихо лежал, голова его была на подушке, и неожиданно я опять вспомнила Стефена, вспомнила, как его крошечное тельце лежало в колыбели, вспомнила тишину опустевшей детской. Если бы Стефен не умер, ему сейчас было бы четыре, столько же, сколько сыну миссис Парриш. Разум начал мутиться от боли. Когда, сама не желая того, я мысленным взором увидела сына миссис Парриш, я только и могла думать о том, что ее сын жив. А мой умер.
— Где Мариана? — спросил Марк у няни. — Надеюсь, она и Филип находятся в изолированной комнате?
Во мне поднялись слезы. Я знала, что заплачу, что не смогу сдерживаться ни секунды больше. Мне удалось произнести:
— Простите меня… Мне нездоровится, — и я вышла из детской и слепо побрела по темным, сырым коридорам к себе в комнату в западном крыле. Рыдания душили меня. Добравшись до комнаты, я захлопнула дверь, упала на кровать и плакала до полного изнеможения.
Потом я зажгла спичку и засветила лампу. Большая комната, знаменитая башенная комната смотрела на меня пустотой. Я ходила взад и вперед, пальцы скользили по отполированной мебели, в голове мешались болезненные мысли, и наконец я заметила себя в зеркале и резко остановилась, чтобы посмотреть на отражение. Свет падал таким образом, что волосы казались очень светлыми, почти серебряными. Я зажгла свечу и медленно пошла навстречу своему отражению. Тени прочертили странные линии вокруг рта; горе меня согнуло и таинственным образом сделало меньше.
Я долго на себя смотрела, я была слишком заворожена тем, что увидела, чтобы отвернуться, потому что это было мое Завтра, я знала, что это будущее, которое меня ожидает, только теперь мое Завтра больше не было Завтра.
Это было Сегодня.
Плечи опять задрожали от всхлипываний. Я прижимала руки к щекам в отчаянной попытке взять себя в руки, когда за моей спиной тихо открылась дверь, и я сразу поняла, что вошел Марк.
— Джанна… дорогая…
— Нет, пожалуйста… пожалуйста, не надо. Пожалуйста, уходи. Я не могу сейчас разговаривать. Пожалуйста, уходи.
— Но я хочу объяснить.
— Я не хочу слушать. — Я села, закрыв руками уши, крепко закрыв глаза, чтобы не капали слезы. — Я хочу побыть одна. Я не могу говорить. Пожалуйста.
— Дорогая…
— Не трогай меня!
— Я просто хотел тебе сказать…
— Нет… нет, я не хочу слушать!
— …Что ты моя жена, и я тебя люблю.
— О!..