Наследство последнего императора. 2-я книга

– До полуночи все свободны, – приказал Юровский. – Пределов дома не покидать! Вот ещё что, Павел Спиридонович, – обратился он к Медведеву. – Нас получается шестеро. Думаю, для верности надо, чтобы на каждого приговорённого у нас было по два исполнителя. Включи из команды восьмерых. У тебя там латыши – вот их и возьми.

– Латышей только двое. Остальные венгры.

– Веди, кого хочешь.

В половине одиннадцатого в доме Ипатьева появился Голощёкин.

– Докладывай! – сказал он Юровскому, усаживаясь за его стол.

– Докладываю. Все идёт нормально, – ответил комендант. – Рассчитано и подготовлено. Ждём только сигнала от Белобородова. И постановление.

– Как люди?

– Тоже нормально. Только твоя знаменитость Ермаков… В нём я не очень уверен.

– Почему? – удивился Голощёкин.

– Пришёл уже выпивши. И, похоже, добавляет. Наверное, принёс с собой. В таком состоянии такие, как он, становятся неуправляемыми. Не слышат команд. А ведь он при оружии. Кроме того, скажу тебе как человек, имеющий отношение к медицине: Ермаков из тех, кто в таких ситуациях пьянеет, но не от водки, а от вида умирающих и от запаха крови. Можешь его заменить?

– Нет, – отрицательно покачал головой Голощёкин. – Ничего менять уже не будем. – Кого ещё включил в команду?

– Кабанов Иван. Начальник группы пулемётчиков. Нормальный, надёжный парень. Ещё четверых Медведев приведёт – для верности.

– Не мало?

– Зачем больше? – сказал Юровский. – Исполняем ведь только семерых. Прислугу выпускаем?

– Ах, да! – спохватился Голощёкин. – Верно. Покажешь место?

– Пошли.

Они прошли в сад и по дороге столкнулись с Медведевым.

– Яков Михайлович! – озабоченно сказал Медведев. – Тут у меня двое латышей отказываются выполнять приказ.

– Что такое? – удивился Юровский.

– Да говорят, не желаем, дескать, стрелять в девиц.

– Ах, так! – возмутился Голощёкин. – Значит, их самих расстрелять до кучи!

– Не торопись, Филипп, – поморщился Юровский. – Это мои люди, и я разберусь сам. Видишь, что я говорил?

– А что ты говорил?

– Что не простое дело. Не каждый выдержит. Не у каждого найдётся кураж, чтоб стрелять в женщин и детей.

– Но-но! – прикрикнул на него Голощёкин. – Как это понимать?

– Как понимать? Как есть на самом деле, так и понимай… Павел Спиридонович! Найди недостающих.

Осмотрев помещение, Голощёкин остался доволен.

– Годится. Только смотри! – он подошёл к стене, противоположной входной двери и похлопал по ней ладонью. – Стенка-то каменная.

– Да, – кивнул Юровский. – И что же?

– А то, – ответил Голощёкин, – что возможен рикошет. Как бы вы и себя не переколошматили.

– В самом деле! – озадаченно произнёс Юровский.– Как же я не подумал! Опыта нет, видишь.

– Набирайся, набирайся опыта, – насмешливо посоветовал ему Голощёкин. – Делать надо так: каждый выбирает себе цель заранее и стреляет только в сердце. Тогда не будет рикошета, крови и лишних воплей. Всё быстро пройдёт. Пока! Через полчаса зайду.

– Так когда автомобиль?

– К двенадцати, как и договаривались, – ответил Голощёкин.

– Только, пожалуйста, не задержи.

– Не задержу. Какой пароль для водителя? – спросил Голощёкин.

– Пароль… – задумался Юровский. – Пусть будет пароль «трубочист».

Днём в доме Ипатьева неожиданно появились трое молчаливых женщин с вёдрами, швабрами и половыми тряпками. Две мирянки – Антонина и Вера, и монахиня.

– Гла…! – вскрикнула Анастасия и испуганно зажала ладошкой себе рот. Татьяна дёрнула её за рукав.

– Всех погубишь! – яростно прошептала она. И громко спросила Новосильцеву: – Можно, мы будем вам помогать?

– Не надо, барышня! – ответила Антонина. – Ручки-то у вас больно мягкие, нежные! Загрубеют, потрескаются, женихам не понравятся, разбегутся они от вас.

– И пусть! – победоносно ответила Анастасия. – Кому нужны такие женихи? А вот если кто полюбит, то и мои грубые руки любить должен.

Женщины рассмеялись, монахиня равнодушно промолчала.

– А мы поможем мебель двигать. И ведра носить!.. Скучно без работы.

– Ну, раз вы уж так… – согласилась Антонина. – Хорошо, беритесь вон за ту кровать.

Весело, радостно, с шутками и прибаутками девочки гремели кроватями и поставцами, перетаскивали с места на место столы и стулья. Долго отодвигали от стены дубовый комод, потом с таким же трудом водворяли его на место. Их смех разносился по всему дому – первый раз за всё время заточения.

Наконец, полы во всем доме были вымыты, и женщины направились к выходу. Проходя мимо Татьяны, Новосильцева шепнула:

– Скоро. Чуть потерпите. Может, сегодня.

Вечерний чай Романовым подали с опозданием на полчаса. Они, как всегда, поужинали вместе с прислугой. На этот раз в полном молчании. Каждый переживал вспыхнувшую надежду по-своему.

После ужина Николай и Александра уединились у окна.

– Ну что, родная? – тихо спросил он.

Жена молча покачала головой и прикрыла глаза.

– Наверное, мальчика мы уже никогда не увидим, – проговорила она по-английски.

– Никогда… никогда… наверное, – эхом отозвался Николай.

– Знаешь, друг мой дорогой, друг бесценный… – тихо произнесла Александра. – Я очень устала за эти двадцать с лишним лет. Очень хочу отдохнуть. И чувствую, и очень надеюсь, что скоро надежды наши исполнятся.