Насмешник

Пангани стоит в устье реки того же названия, которая течет по южным склонам Килиманджаро. Напротив, на той стороне переправы, к которой подходят дороги, по вероятности, от Дар-эс-Салама, видны ярко-зеленый холм и старая мечеть. На этой стороне, в Танге, прекрасная набережная и променад, величественный арабский форт, в котором теперь находятся резиденция и офис районного комиссара, несколько высоких неприступных арабских дворцов, где потомки работорговцев и корабельных дел мастеров живут своей декадентской жизнью. Поговаривают, что за их глухими белыми стенами еще продолжает существовать мягкая форма домашнего рабства. Небольшая больница и тюрьма, возведенные немцами из местных материалов и в местном стиле, производят обманчивое, но приятное впечатление старинных построек. Британская оккупация отмечена памятной доской в месте их высадки во время Первой мировой войны и двумя небольшими скверными зданиями, построенными Департаментом общественных работ. В Пангани живет лишь один европеец, комиссар, кроме него есть еще несколько индийцев. Есть здесь и бар, называющийся «Удача», где самые молодые и падшие арабы открыто нарушают заповеди Пророка. Говорят, они не отличаются умом и не имеют моральных принципов.

Это все, что можно увидеть в Пангани, но тем не менее здесь стоит побывать. Возможно, городишко недолго просуществует. Ему нет места в современной Африке. Может, мне не стоило тревожить его тихий упадок, рекомендуя его туристам? Не думаю. В его нынешнем покое нет ничего от очаровательной мечтательности. В пору его расцвета здесь царили жестокость, алчность и филистерство. В нем есть лишь физическая красота, да и та низшего свойства — колоритность. Пусть она и станет мишенью для объективов.

19 февраля. Характер пассажиров изменился. Миссионеры, чиновники и большое количество молодых людей, направлявшихся к месту службы, сошли в Момбасе, и их место заняли отдыхающие, многие из которых были с отдаленных ферм в Кении, которым захотелось провести несколько дней в коротком плавании на пароходе, чтобы сменить надоевшие стол и компанию.

На рассвете мы бросили якорь в Занзибаре. Днем — дикая жара. Я такой еще не видывал. Говорят, на острове сейчас прохладный сезон. Часовой вылазки на берег с лихвой хватило, чтобы оживить старые воспоминания; потом я вернулся на пароход, залез в холодную ванну и остаток дня провел, сидя под вентиляторами.

Пожилым англичанам Занзибар помнится по великому скандалу, вызванному выходкой блумсберийцев[218]

, когда Вирджиния Вулф со своими друзьями, под видом занзибарского султана и его свиты, посетили с визитом английский военный корабль в Портсмуте, а еще он помнится по епископу Уэстону, оккупировавшему престол англиканской церкви. Уэстон был героем многих проповедей, произносившихся в лэнсингской церкви, а его кафедральный собор, построенный на месте старого невольничьего рынка, — символом благодетельного присутствия Британии в Восточной Африке. Именно Уэстон перед самым началом Первой мировой войны едва не расколол англиканскую церковь, обвинив соседних епископов в сотрудничестве с церковными диссидентами. Тот, кто читал «Духовную Энеиду» Роналда Нокса, вспомнит, какое сильное возбуждение вызвал у его клики инцидент, который, по его словам, комитет Ламбета воспринял как «в высшей степени угодный Богу и никогда не могущий повториться». Ныне этот собор представляет собой весьма жалкое зрелище. Там, где прежде «кормились» шесть священников, ныне остался один. Сегодня миссия основное внимание уделяет работе на материке и исторически незначительное сооружение с его медными памятными досками над прахом британских чиновников напоминает захудалый храм на Ривьере. Ни одна из церквей не преуспела в этом последнем из арабских султанатов. Восемьдесят лет назад надеялись, что провинцию удастся присоединить к христианскому миру. Британское правление распространилось Лишь на колонии индийцев.

Еще одна нелепость — объявления на пароходе и на пристани, требующие от европейских женщин проявлять уважение к чувствам местных жителей, соблюдая скромность в одежде. Жива еще память о диккенсовской миссис Джеллиби[219] и всех тех кружках шитья, в которых шили платья для нагих язычниц по моделям мамаши Хаббард[220]! Не зря говорят, что французские туристки самые бесстыдные. Пока не вмешалась полиция, они разгуливали по базару в бикини.