Насмешники. Дело тел

И вообще, если вдуматься, если вот так взять, присесть (она и присела, на самый краешек стула), и подумать — плохо ли это было? Нет. О, нет. Это вовсе не было плохо, эти годы, кажется, стали самыми счастливыми в ее жизни, а еще у нее выросли прекрасные дочки, самые лучшие на свете девочки, и в ее жизни стало на две огромных любви больше, но…

Но сейчас словно бы просыпалась от долгого сна она сама.

Она — такая, какой была прежде, она — настоящая.

— И еще момент, — прошептала Берта. — Еще один маленький момент. Если бы я перестала быть собой, они никогда не смогли бы меня уважать. И теперь я снова — должна. Должна быть тем человеком, про которого Даша и Вера скажут с гордостью «вот это моя мама». Не курица, не тряпка, не придаток к плите, не черновик, не набросок, не поломойка, не черти кто. Вот это я теперь — должна. И кто же виноват, — она хитро усмехнулось, — что это частично совпадает с моими собственными желаниями?

4

Театр абсурда

— Вить, не надо. Пока что не надо. Подумай сам, что папа скажет?

— Чей конкретно папа? И какой из них? Твой, мой или твой старший?

— Все три.

— Если все три, Верусь, то можно сразу одалживать у мясников из магазина плаху и топор. Поверь, мы не ошибемся. Да, конечно, первые двадцать секунд будут не самыми приятными…

— Витя!

— …потому что, по словам Романыча, голова отдельно живет примерно столько, зато потом нам уже ничего не будет страшно.

Вера поймала его за вихор на макушке и дернула. Довольно сильно.

— Проверяешь на прочность? — хмыкнул тот. — Логично. Ну и как? Держится пока что?

— Держится, — проворчала Вера. — Слушай, а если сказать про привилегии, то… может быть, согласятся?

— Сомневаюсь, — покачал он головой. — Они не идиоты, и, я думаю, сами в курсе, что там и как. Еще и получше, чем мы.

— А мама? — с сомнением спросила Вера.

— Моя? Ты же сама знаешь, — Витька помрачнел. — Лучше сейчас не надо.