Настало время офигительных историй

– Две буквы: «ТР». Получается «ЛИТРЕЛЬ»: «ЛИТР» и «ТРЕЛЬ».

– Вот блин, – сказала завуч и с досадой сплюнула.

Награждали победителей за конкурсы в по-настоящему королевской обстановке: класс был битком забит зрителями. Призёрам аплодировали, победителей чествовали, правильные ответы зачитывали. Это был мой триумф. Наконец и я показала всем «кузькину мать» и доказала, что достойна входить в тутошний конгломерат специалистов. Но потом опять пришли серые будни, и шум праздника поутих.

До сих пор вспоминаю ученика Юру, эвенка, всегда грустного от разлуки с родиной. Он как-то зашёл ко мне, потрепался и уже на выходе сообщил:

– А я до сих пор помню, представляете? «Эй, жлоб, где туз? Прячь юных съёмщиц в шкаф!»

Помню, Юра. Помню, как ты весь барак этой фразой пытал. И как начальника отряда слегка нервничать заставил. Это хорошо, что ты над чем-то ломал голову, кроме тяжелых мыслей. Значит, эта шутка немного скрасила твою жизнь.

Глава 14. Шпионские страсти

Если ты устраиваешься работать в тюрьму, то одним из обязательных обрядов инициации становится посещение кабинета оперов.

Оперативники жили за железной дверью, укрепленной изнутри ещё и решёткой, отчего их кабинету иногда не хватало таблички «Не кормить!» Про оперов ходили легенды: говорили, что они везде и нигде, что знают про каждую закладку на зоне и что, как особисты, постоянно ищут предателей. Если верующих людей всё время искушают бесы, то сотрудников ГУФСИНа искушают опера. И когда дверь закрыта, это значит, что они поглощены тем, что строят свои злобные оперские козни.

Меня собеседовал низковатый дядечка с хитроватым прищуром. Или просто с прищуром – не знаю, может, романтический флёр уже сделал своё тёмное дело, и мой рассудок наполнился опасными предубеждениями.

– Почему решили работать в местной школе? – спросил опер.

Я как на духу ответила.

– Есть ли у вас сидевшие или сидящие друзья, родственники? – продолжил допрос мужчина.

Пришлось сказать, что хоть в моих предках значатся ссыльные, но исключительно по политическим статьям, а здесь у меня ни друзей, ни родственников не имеется. Я, наверное, со страху многое про себя наплела, так что прищур у дядечки становился всё незаметнее. Может, он даже подумал, что я какой-нибудь шпион, внедрённый в их колонию, чтобы вынюхивать изменников Родины. В неадекватности моих речей мешала увериться только моя свежеотштампованная справка от психиатра.

Наконец, разговор был окончен, меня предупредили, чтобы отношений личных на работе – ни-ни… Не больно-то и хотелось. Ну и чтобы по всем вопросам, которые меня тревожат, я сразу же стуча… Докладывала оперативникам. Вот те крест, не беспокойся, майн кляйнен оберфюрер.

Казалось бы, мы распрощались. Но это было не «прощай», а «до свидания».

В первые дни работы я познакомилась с секретарём школы – Ингой Юрьевной. Она была женщиной в самом расцвете лет и прирождённым секретарём. В том смысле, что умела оформлять кучу всевозможных приказов, терпеть нудёж директора и при этом хорошо выглядеть, а это выгодно отличало её от большинства учителей. Зэки ходили посмотреть на Ингу Юрьевну и заодно поздороваться так же неизменно, как туристы, оказавшись в Париже, топают в Лувр занять очередь к «Джоконде».

Инга Юрьевна рассказала мне один секрет.

Секреты на зоне – это то, что рассказывают друг другу шёпотом и без свидетелей, но знают всё равно поголовно все.

Повадился к Инге Юрьевне ходить в гости один ромалэ. В смысле, зайдёт в кабинет, поздоровается, но, гад такой, не уходит. То спросит, как здоровье, то начнёт рассуждать, пойдёт ли Инга Юрьевна с ним когда-нибудь в кино… Испытывает, короче, на прочность. Она ему и намёками, и прямо, мол, нет, дорогой, иди-ка ты лесом дальним, полем широким, нет у меня к тебе личного интереса, я работаю на работе. А он всё на своём стоит.

Однажды заходит к ней и вдруг театрально так в сторону – прыг! У Вас, несравненная Инга Юрьевна, говорит, бумажка какая-то на полу. Ба, да тут целое письмо! Обронил, может, кто? Хотите почитать?

Инга Юрьевна бумажку у него взяла, в глазки хитрые посмотрела и пошла прямиком в соседний кабинет, к директору.

Там они вдвоём налили чайку, взяли конфетки в руки и принялись читать записку.

А записка оказалась письмом аж на несколько страниц убористым почерком. Воздыхатель, пожелавший остаться неизвестным, признавался Инге Юрьевне в вечной любви, в том, что считает дни до своего скорейшего освобождения, и что хочет пригласить её на свидание, а пока что довольствуется фантазиями, как они вместе…

И ещё на одну страницу – собственно, откровенное описание того, чего они там вместе могут делать.

В конце приписка: если душа твоя не камень, жду тебя между вторым и третьим уроком у пятого светильника левого крыла на третьем этаже.

Идти или не идти, вопрос, конечно, не стоял. Не идти, конечно.

Но вот кто мог написать такое?.. И директор, и секретарь задумались.