Наставления бродячего философа. Полное собрание текстов

Наеман. О, да прилипнет язык их к гортани их! «Немы да будут уста льстивые!» Изблюй оного духа лжи вон. А положи в сердце сей многоценный во основание камень: «Халепа та кака» – «Трудно быть злобным». Что может обескуражить и потопить сладкотеплый огонь Параклитов, если не оная змиина, сиренская блевотина? Отсюда-то в душе мразь и скрежет, косность и уныние в обретении Царствия Божия. Отсюда ни теплый ты, ни холоден, я должен тебя изблевать… О, гряди, Господи Иисусе! Ей, гряду скоро, аминь… Ныне, не сомневаясь, сказываю: – Се Господь мой пришел! Се солнце воссияло и новая весна! Да расточатся и отойдут с блевотинами своими души нечестивых от пределов весны вечной! Не входит туда неправда. Нам же даны ключи: «Халепа та кака». Не многим ли тем тяжелее олова беззаконие? Что же есть легче любви Божией? «Крылья ее – крылья огня». Напиши красками на ногте адамантовом славу сию: «Сродное, нужное, латвое есть то же». Что же есть нужнее Царствия Божия? В запутанных думах и в затменных речах гнездится ложь и притвор, а в трудных делах водворяется обман и суета. Но латвость в нужности, а нужность в сродности, сродность же обитает в Царствии Божием. Что нужнее для душевного человека, как дыхание? И се везде туне воздух! Что потребнее для духовного, как Бог! И се все исполняет. Если же что кому не удобное – напиши, что ненадобное. О глубина премудрой благости, сотворившая нужное нетрудным, а трудное ненужным. Так мой Господь сказал мне: «Дух сладкий, дух мирный, дух пророческий, и не печатлею слов, да оправдается премудрость его от детей его».

Израиль. О Наеман, Наеман! Дышишь духом Параклитовым, с высоты силою его облеченный. И что есть дух-утешитель, если не чистое сердце, от мрака греховного воззванное? Как в солнце солнышко зеница его, во вкус и прозорливость сияющее, сей есть живой Силоам и родная София, видящая двоих и говорящая странное.

Наеман.

Тем же, о Израилю, идущие новым Святого Духа путем, ищите и обретете! Се все полезное есть возможно и возможное – полезно.

Фарра. Мне бы хотелось быть оным папою и сочетать в одной ипостаси первосвященство и царство.

Михаил. О славолюбный Зара! Куда тебя дух воскрыляет? Но притом приснопамятно будь сие: «Кто как Бог?»

Фарра.

Разве же Бог не хочет, чтоб мы были Богом?[95]

Михаил. О Фарра! Что радостнее Святому Духу, как то, чтоб нам всем стать Богом?

Фарра.

О Михаил! Се ты странное воспел!

Михаил. Если оно Святому Духу приятное, тогда воистину странное и преславное. Он един есть любопытный оселок, показывающий чистое золото, нареченный по-римски – index. И в сию-то цель ударяет сие Павлово слово: «Докимазете панта…» «Все испытайте, благое же приемлите». Если же гнушается оный голубь, тогда оно бывает мирское, модное и в таком смысле общее, в каком разумеет Петр святой, говоря сие: «Господь никогда не ел скверно». Скверно – в римском же лежит – commune, по-эллински – койнон, разумей – coenum, сиречь болото, грязь, мерзкое, мирское.

Фарра. Ведь же славы искать Дух Святой не запрещает?

Михаил.

«Слава в стыде их…» Видишь, что постыдная слава запрещается. За добрую же славу лучше желает Павел умереть, нежели ее упразднить. Оная слава есть тень, а сия Финикс. Оную хватают псы на воде сиренской, сию же приемлют дети Божии в Авраамовой гавани. Суетна слава, тщетная прибыль, сласть ядовита, се три суть, суть адские горячки и ехиднины дочери нечистивому сердцу в опаление. Но сущая слава, истинная прибыль, сласть не притворна – се сии суть Духа Святого невесты, в объятиях своих, чистую душу услаждающие.

Фарра. Угадал ли я, что по правилу израильскому пустая слава есть труднее истинной?

Михаил. Тьфу! Как же не труднее псу схватить тень, нежели истинный кус? Вот перед тобою яблоня. Схвати мне и подай тень. Но самое тело ее вдруг обнять можешь.

Фарра. Не только, но и плод сорву. Се тебе с нее прекрасное яблоко! Благовонное! Дарую тебе. В нем обретешь столько яблочных садов, сколько во Всевселенной коперниканских миров. Вот тебе от меня награда за твое доброе слово!

Михаил. Если бы ты мне Всевселенную дарил по плоти, я бы отказался. И малой сторонки моей матери Малороссии, и одной ее горы не взял бы. Где мне ее девать? Телишко мое есть маленькая кучка, но и та мне скучна. Что есть плоть, если не гора? Что гора, если не горесть? «Кто как Бог?» Что слаще и легче и вместнее, как дух? Сердце мое вкушает его без грусти, пьет без омерзения, вмещает без труда, носит без досады. Душа моя в дух, а дух в сердце мое преобразился. Боже сердца моего! О часть моя всесладчайшая! Ты един мне явил двоих. Тень и безвестную тайну. Ты тайна моя, вся же плоть есть тень и тайна твоя. Всякая плоть есть риза твоя, сено и пепел; ты же тело, зерно, фимиам, стакта и касиа, пречистый, нетленный, вечный. Все тебе подобно, и ты всему, но ничто не есть тобою, и ты ничем же, кроме тебя. Ничто же, как же ты. «Кто как Бог?»