Настоящая любовь

Джесса не воспитывали по религиозным канонам, и когда мы учились в школе, я однажды слышала, как Франсина сказала пытавшемуся обратить ее в свою веру мормону, который позвонил в их дверь, что ей «все равно, чего, по вашему мнению, хочет Бог». Я думаю, что теперь все изменилось. Если потеря Джесса превратила ее в ревностную христианку и если его возвращение служит лучшим доказательством, в котором она нуждается, значит, она на верной дороге.

Джо бросает на меня взгляд, а потом отводит глаза. Я не могу сказать, о чем он думает, но, видимо, его разрывают противоречия. Кажется, Франсина считает, что жизнь снова наладится, стоит только Джессу спуститься по трапу. Но мне кажется, что Джо понимает, что все будет намного сложнее.

– Ладно, – говорит Франсина. – Не пойти ли нам туда? Не могу поверить, что он скоро приземлится. Смотрите-ка, скоро мы все втроем увидим нашего мальчика.

Она достает телефон и проверяет сообщения.

– Кажется, Крис, Трисия и мальчики вместе с Дэнни и Марлен через минуту будут здесь.

Я знаю, что у Криса и Трисии есть дети не потому, что кто-то сообщил мне об этом, а потому, что в прошлом году я встретила Трисию в супермаркете, она была на позднем сроке беременности и вела за руку малыша лет двух.

По правде сказать, я не знаю, кто такая Марлен. Я могу только предположить, что это подружка, невеста или жена Дэнни.

Очевидно, что я больше почти ничего не знаю о семействе Лернер, а они почти ничего не знают обо мне. Я даже не знаю, известно ли им о Сэме.

Мы с Джо идем вслед за Франсиной, уверенно шагающей в направлении терминала.

– Трудно предугадать, как он поведет себя, – на ходу говорит Франсина. – Судя по тому, что я слышала, и исходя из советов, которые я получила от специалистов, сейчас наша задача состоит в том, чтобы дать ему возможность почувствовать себя в безо-пасности.

– Конечно, – откликаюсь я.

Не дойдя шага до двери, Франсина оборачивается и смотрит на меня:

– По этой причине мы решили не говорить ему, что ты переехала.

Значит, они знают. Разумеется, знают.

– Хорошо, – говорю я, не зная, как ответить иначе, чтобы подтвердить, что услышала ее.

Поднимается ветер, и я жалею, что не надела что-то потеплее. Воздух здесь холоднее, чем я ожидала. Я застегиваю на все пуговицы пальто, наблюдая за тем, как Джо делает то же самое.

– Ты можешь сказать ему, если хочешь, – говорит Франсина. – Только я не знаю, выдержит ли он, узнав, что ты уже помолвлена с кем-то другим.

Это самое «уже» задевает меня. «Уже», которое она так решительно вставила в свое высказывание, словно оно вполне уместно между словами «ты» и «помолвлена».

Я стараюсь оставаться спокойной, убеждая себя в том, что лучше всего не реагировать. Но потом, еще не осознавая, что творю, я даю волю своим чувствам, облекая их в слова, слетающие с моих губ.

– Не стоит внушать мне чувство вины, – говорю я ей. – Я и без того чувствую себя очень виноватой.

Хотя я знаю, что она слышит меня, Франсина притворяется, что ничего не услышала. Не важно, даже если бы она созналась, что слова донеслись до ее ушей, я знаю, она ни за что не смогла бы понять, что я имею в виду.

Я чувствую себя отвратительно потому, что поставила крест на Джессе. Потому, что считала его умершим. Потому, что переехала. Потому, что влюблена в другого мужчину. Я просто ненавижу себя за это.

Но я также по-настоящему зла на себя за то, что веду себя нечестно по отношению к Сэму, за то, что непреданна и неискренна в своей привязанности, хотя обещала ему это. Я противна себе потому, что не уверена, что способна сказать ему, что он – единственный, и что не подарю ему той любви, которой он заслуживает.

Я противна себе по многим причинам.

Их так много, что у меня просто нет времени на то, чтобы принимать во внимание мнение других о себе.

– Ладно, – отрывисто говорит Джо. – Пойдем. Джесс приземлится с минуты на минуту.

Я смотрю через зеркальное окно перед собой, пока самолет медленно снижается и приземляется на взлетно-посадочную полосу.

Мое сердце начинает биться так часто, что я боюсь, как бы со мной не приключился сердечный приступ.

Мужчина на взлетном поле выкатывает трап. Дверь открывается, выходит пилот.

А потом появляется Джесс.

Потрепанный и все же, почему-то, такой прекрасный, каким я его никогда не видела.

Фотографии никогда не могли передать его завораживающей улыбки. Теперь я вспоминаю об этом.

Он также худощав и хрупок, как будто его тело соткано только из мышц и костей. Его когда-то нежное лицо заострилось, там, где обычно были пухлые щеки, теперь резко выделяются скулы. Длинные волосы взлохмачены. Кожа покрыта красно-коричневыми пятнами, как у человека, три года обгоравшего на солнце.

Но манеры, улыбка и глаза – те же самые. Я не свожу с него глаз, пока он спускается по трапу. Я не спускаю с него глаз, пока он обнимает Франсину и Джо. Я не спускаю с него глаз, когда он приближается ко мне и решительно смотрит мне в глаза. Я замечаю, что на мизинце его правой руки не хватает двух фаланг. Где-то в пути он потерял палец.

– Привет, – говорит Джесс.