Настоящая жизнь

Спасибо, не надо, ответила Миллисент. Вдвоем может выйти хуже. Что может выйти хуже? Миллисент и сама не знала.

Она шла через поле одна. Вечер был теплый, и задняя дверь в доме Дорри была распахнута. Между домом и тем местом, где прежде стоял амбар, росла рощица грецкого ореха; ветки были еще голые, потому что орех распускается позднее всех других деревьев. Жаркое солнце, бившее сквозь безлистые сучья, казалось ненатуральным. Трава скрадывала звук ее шагов.

На заднем крыльце стояло старое кресло Альберта, на зиму его так и не внесли в дом.

Миллисент не могла отделаться от мысли, что с Дорри что-то стряслось. С ружьем ведь недалеко до беды. Например, если Дорри взялась его чистить. Такое иной раз случается. А то, может, лежит она где-нибудь в поле или в лесу на палой прошлогодней листве, среди молодых побегов дикого лука и волчьей стопы. Зацепилась, перелезая через ограду, и упала. Вздумала пройтись напоследок. А ружье вдруг возьми да и выстрели. Раньше подобных страхов за Дорри Миллисент не испытывала, ведь Дорри по-своему очень осторожна и сноровиста. Наверное, после событий этого года все стало казаться возможным. Замужество, такое невероятное везенье, — от этого в голову невольно лезут и всякие страсти тоже.

Но на самом деле ее преследовала другая мысль, совсем не о несчастном случае. За этими разнообразными пугающими картинами трагических происшествий гнездилась иная, истинная тревога.

В дверях она окликнула Дорри. И настолько приготовилась услышать в ответ равнодушное молчание опустелого дома, с хозяйкой которого случилась беда (дом, может, даже и не совсем пуст, не исключено, что в нем лежит тело той, которая навлекла на себя беду), настолько приготовилась к худшему, что жутко, до дрожи в коленях перепугалась, увидев Дорри, целую и невредимую, в старых рабочих штанах и рубахе.

— Мы же тебя ждали, — сказала Миллисент. — Ждали к ужину.

— Я, видно, потеряла счет времени, — ответила Дорри.

— У тебя что, все часы стали? — приходя в себя, поинтересовалась Миллисент и вслед за Дорри направилась через привычно заваленную всяким хламом прихожую в кухню. Пахло чем-то жареным.

В кухне было темно, потому что снаружи к окну жался большой лохматый куст сирени. Дорри пользовалась дровяной плитой — ровесницей дома, а в старинном кухонном столе имелись ящички для ножей и вилок. Слава Богу еще, что настенный календарь был текущего года.

Да, Дорри готовила себе ужин. Она шинковала лиловую луковицу, а на сковороде уже жарилась картошка с кусочками бекона. Так-то она потеряла счет времени!..

— Давай-давай, — сказала Миллисент. — Давай готовь дальше. Я-то ведь успела перекусить, прежде чем пошла искать тебя.

— Чай заварен, — сказала Дорри. Чайник прел на краю плиты, и когда она стала разливать его в чашки, жидкость оказалась чернее чернил.

— Не могу я уехать, — сказала Дорри, подцепляя кусочек бекона со скворчащей сковороды. — Не могу уехать отсюда.

Миллисент решила отнестись к этому как к словам ребенка, заявляющего, что не может пойти в школу.

— Славная новость для мистера Спирса, — сказала она. — То-то он обрадуется, приехав в этакую даль.

Брызги жира уже летели во все стороны, и Дорри немного отстранилась от плиты.

— Лучше сдвинь сковороду с огня, — посоветовала Миллисент.

— Не могу я уехать.

— Это я уже слышала.

Дорри кончила жарить и сгребла бекон с картошкой себе на тарелку. Добавила кетчупа и пару толстых ломтей хлеба, обмокнув их в оставшийся на сковороде жир. Села и стала молча есть.

Дожидаясь, пока Дорри насытится, Миллисент тоже сидела молча. Наконец она сказала:

— Объясни почему.

Дорри пожала плечами и продолжала жевать.

— Может быть, ты знаешь что-то, чего не знаю я, — настаивала Миллисент. — Что ты выяснила? Он беден?

Дорри покачала головой.

— Богат, — сказала она.

Стало быть, Мюриэл права.

— Да за такого жениха любая женщина ничего бы не пожалела!

— А мне на это наплевать, — сказала Дорри. Прожевала кусок, проглотила и повторила: — Наплевать.

Несмотря на смущение, Миллисент решилась.

— Если ты думаешь про то, про что, я подозреваю, ты думаешь, так, скорее всего, ты волнуешься попусту. Они, когда стареют, этим всем уже не занимаются, им не до того.

— Ох, да не в том дело! Про то я сама все знаю.

Ах, вот как, подумала Миллисент, но откуда тебе знать-то? Дорри, наверное, воображает, что ей все известно по животным. Да ни одна женщина, иной раз думала Миллисент, не пошла бы замуж, знай она, как оно происходит на самом деле.

Тем не менее, она сказала:

— Замужество не даст тебе киснуть, ты заживешь настоящей жизнью.

— Я и так живу, — сказала Дорри. — Нет у меня, видно, склонности к приключениям.

— Ну, ладно, — сказала Миллисент, словно кладя конец спору. Какое-то время она сидела, прихлебывая отвратительный чай. И вдруг ее осенило. Помолчав немного, она сказала: — Тут решать тебе, это ясно. Но вот задача: где ты будешь жить? Здесь ты жить не сможешь. Когда мы с Портером узнали, что ты выходишь замуж, мы выставили дом на продажу, и его купили.

— Врешь, — мгновенно откликнулась Дорри.