Настоящая жизнь

Но однажды, в сентябре, к нему явился Хенрик и не снимал пальца с кнопки звонка, пока Уоллас не сдался и не впустил его в квартиру. Хенрик поднялся к нему, вывалил на пол гору статей, тетрадей и фломастеров и приказал Уолласу приниматься за работу. И каждый день по нескольку часов занимался с ним, помогая выучить то, что самому Уолласу не удавалось. Вместе они освоили клеточную сигнализацию, ионные градиенты, морфологию, структуры белков, строение оболочки клетки, организацию репродуктивных тканей у мух и нематод и дрожжевой двугибридный анализ. Хенрик – сначала терпеливо, потом не очень – рисовал ему схему за схемой, а когда это не помогало, шлепал ладонью по столу и орал: «Уоллас, соберись! Тебе придется это выучить!» Уоллас внимательно слушал его. Кое-что записывал. Вечерами читал статьи, пока текст не начинал расплываться перед глазами. Он похудел на пять фунтов, потом на десять, а в итоге на все пятнадцать. Хенрик стал гонять его в спортзал. Заставлял читать даже на беговой дорожке и в любой момент мог подскочить и попросить рассказать о какой-нибудь стадии эмбрионального развития нематоды. Описать механизм деградации определенного белка в определенных тканях при определенных условиях, а затем в других тканях и при других условиях. Разнообразные вопросы сыпались на Уолласа, ходили туда-сюда, как двери на расшатанных петлях. Уоллас выучил, как в бороде Хенрика путаются солнечные лучи. Как они проходят сквозь его густые волосы. Как Хенрик кривит губы. Научился предсказывать приближение приступов его ярости, предчувствовать их, как животные с тропических островов предчувствуют извержения вулкана.

Экзамен, больше похожий на расстрел, чем на проверку знаний, Уоллас сдал в хмурый декабрьский день. И первым, на кого он посмотрел, придя на праздничный обед по случаю окончания семестра, был Хенрик.

Но тот к тому времени уже отвел взгляд и уставился в окно.

Они перекинулись парой слов на празднике, который ежегодно устраивала Эдит. А спустя три дня Хенрик уехал в Вассар. Уоллас же отправился на факультетскую рождественскую вечеринку и там отпустил то замечание по поводу наряда Миллера и трейлерного парка.

Уоллас скучает по тем временам, когда просыпался в три ночи и обнаруживал, что Хенрик храпит у него в гостиной, свернувшись калачиком на диване, с трудом выдерживающем вес его могучего тела. Скучает по их совместным обедам, по тому, как яростно Хенрик набрасывался на еду. А может, и по кое-чему другому, по тому не имеющему названия чувству, что вызывал в нем Хенрик. А ведь именно оно тогда заставило Уолласа отпустить этот злобный и жестокий комментарий.

Бывает, что взаимосвязи между событиями не видно, но она все же есть, смутной тенью следует за всем, что происходит в жизни.

В конце концов, какая разница, кто испортил его эксперимент? Все это не так важно.

Ладно, нужно работать.

* * *

В кухне пусто. Уоллас бьет ладонью по тугому вентилю, пока тот не сдается. Из крана стремительным потоком вырывается вода. И грохочет о раковину, словно возмущаясь, что Уоллас применил силу. Уоллас подставляет под нее потертый серый чайник, а затем ставит его на электроплитку. Та со стоном пробуждается к жизни. В глубине шкафа, словно брошенные дети, попавшие в приемную семью, ютятся забытые сотрудниками разномастные кружки. Уоллас прижимается лицом к теплому оконному стеклу. Смотрит на лежащую внизу улицу, расходящуюся надвое возле Лютеранской церкви. По ней лениво ползут машины. Один из переулков огибает здание биологического факультета и упирается в лодочную станцию и ботанический сад, где по весне устраивают благотворительные вечеринки. Туда приходят состоятельные белые, кормят хлебными крошками рыб и вполголоса обсуждают, как меняется демографическая ситуация в университете. Когда Уоллас только поступил в аспирантуру, его тоже пригласили на один такой обед. И там представили полному бородатому мужчине, от которого пахло пóтом и дубовым листом. «Уоллас, это Бертрам Олсон. Это из его средств тебе выплачивается стипендия». И тогда, стоя в сгущавшихся сумерках с запотевшим бокалом имбирного эля в руках, Уоллас вдруг понял, в чем заключалась цель этого праздничного обеда. «Добро пожаловать! Вот люди, которые за тебя платят. Давай же, падай ниц!»