Настоящая жизнь

Кабинет у Эдит угловой. Из окон его открывается вид на высящийся в отдалении мост и крепкие приземистые деревья. Еще из него видно заросли можжевельника, теннисные корты и даже кусочек озера. Сама комната просторная и светлая. На письменном столе множество книг и бумаг, но все они аккуратно разложены, и потому кажется, что на столе царит идеальный порядок. Эдит высокая. Любит прямые четкие линии. У нее стильная короткая стрижка и строгие очки, как у библиотекарши из мультфильма. Она придвигает Уолласу стул, а сама садится напротив, скрестив ноги.

– Итак, Уоллас, – начинает она и слегка разводит руки в стороны, – слышала, тебе в последнее время туго пришлось.

Уоллас не торопится отвечать на этот пробный выпад. Если он сразу с ней согласится, следующий удар она нанесет прямо в грудь. Если же попытается все отрицать, она уличит его во лжи, призвав на помощь сведения, полученные от Даны, Кэти и других, от его коллег, от профессоров – от всей своей армии шпионов, тайно наблюдающих за каждым его шагом. Эдит ждет его ответа с выражением милостивого сочувствия на лице.

– Да, было жарковато, – с улыбкой признает он, стараясь поддержать заданный ею тон легкой озабоченности.

– Расскажи мне об этом. Очень жаль, что меня не было в городе.

А где, кстати, она была? В Копенгагене или в Лондоне? Еще у них с мужем, Жаном-Мишелем, американцем французского происхождения, есть квартира в Париже. В течение года случаются довольно долгие периоды, когда Эдит отсутствует в его жизни. Она много путешествует, часто выступает с лекциями о своих исследованиях – о тех, что ведет тут, в лаборатории, – и о науке в целом. В каком-то смысле ее можно назвать миссионером. И Уоллас даже понимает, почему так. В разговоре с Эдит легко почувствовать себя центром вселенной, поверить, что твои заботы – какими бы мелкими и обыденными они ни были – стоят внимания. Проблема в том, что с тем же вниманием она подходит и к твоим недостаткам – даже самым незначительным. Это касается всех, кроме Даны, у той словно бы есть врожденный иммунитет против этой стороны характера Эдит.

– Просто как-то все навалилось. Мои эксперименты…

– Да, знаю, на чаши попала грязь.

– Точно. И я потерял все летние результаты.

– Это прискорбно, – хмурится она. – Жаль слышать, что тебе пришлось так нелегко.

– Все нормально, – машинально отвечает он. Она опускает руки на колени и несколько раз медленно кивает.

– Я вчера получила мейл от Даны, и должна сказать, у меня волосы встали дыбом, Уоллас.

– Да? – спрашивает он. – И что в нем было?

– Пожалуйста, не надо, Уоллас. Не притворяйся, что не знаешь, о чем было письмо.

– Ясно, – отвечает он. – Ясно, я понял.

Эдит хмурится, на щеках ее играют желваки. Затем она продолжает:

– Меня беспокоит, что вы грызетесь и создаете в лаборатории нездоровую атмосферу.

– Я понимаю, почему вам так показалось, – говорит Уоллас. – Но я такого не хотел.

– В моей лаборатории не может работать мизогин, Уоллас, – резко бросает она и смотрит Уолласу прямо в глаза, от чего ему внезапно хочется разрыдаться. Веки жжет от нахлынувших слез, но ему все же удается сдержаться. Уоллас старается дышать медленно и глубоко.

– Я не мизогин, – говорит он. – Не мизогин.

– Данино письмо… Уоллас, я ничего более ужасного за всю жизнь не читала. И подумала, что это не может быть правдой.

Проблеск надежды, короткая отсрочка. Уоллас кивает.

– Но я должна отнестись к этому очень серьезно. Должна подумать о том, как будет лучше для тебя, для Даны и для всей лаборатории. Как ты знаешь, я скоро ухожу на пенсию, и не могу позволить, чтобы тут царил такой разлад, – она разводит руки в стороны, словно на одной из ее ладоней лежит желание оставить его, а на другой – что ж…

Уоллас чувствует, как под ним разверзается пропасть. Он мог бы пересказать ей слова Даны. Мог бы заявить, что она расистка и гомофобка. Мог бы высказать все, что вертелось у него в голове с тех пор, как он попал сюда, – о том, как здесь с ним обходятся, как на него смотрят, каково это – работать в месте, где единственные похожие на тебя люди – уборщики, да и те относятся к тебе с подозрением. Он много чего мог бы порассказать, но знает, что все это не будет иметь значения. Ни для нее, ни для всех остальных. Потому что никому из них не интересно, что он чувствует, до тех пор, пока это не касается их напрямую.

– Я понял, – снова тупо повторяет он.

– Я не прошу тебя уйти из лаборатории, Уоллас. Но прошу тебя очень серьезно подумать над тем, чего ты хочешь.

– Чего я хочу?

– Да, Уоллас. Подумай над этим. Ты действительно хочешь именно этого? Хочешь быть ученым? Посвятить жизнь исследованиям? Я должна быть с тобой предельно откровенна, это моя обязанность. Ты мне нравишься. Но когда я смотрю на тебя, мне не кажется, что ты этого хочешь. Как Кэти. Как Бриджит. Как Дана. По-моему, нет.

– Но я хочу, – возражает он. – Правда, хочу. Хочу быть здесь.

– Ты действительно хочешь быть здесь или… или просто не хочешь быть где-то еще?