Настоящая жизнь

Разве не говорил он раньше, что не переносит этих постоянных повторов? И что же, теперь он сам с маниакальным упорством снова и снова набирает все тот же номер, повторяет одно и то же действие, чтобы вызвать Миллера и повторить их сегодняшнее утро. Секунды бегут, а он все надеется, что Миллер ответит, скажет: «Привет, я сейчас приду». Но в трубке лишь тишина. Где он? Чем сейчас занят? Внутри все дрожит.

Уоллас идет на кухню, готовит кофе. Потом проходит в гостиную, ложится на пол и принимается пить, медленно, размеренно прихлебывает горячий черный кофе. Смотрит в телефон, экран светится в темноте, и отчего-то это успокаивает. Он читает в интернете статью какого-то безвестного поэта из Канзаса о новом квир-искусстве, новой поэтике тела – очень мало что в ней понимая – и вдруг текст пропадает с экрана, сменяясь изображением телефонной трубки. Мобильный вибрирует. Высвечивается номер Ингве.

– Алло? – произносит он.

– Алло, – говорит Миллер. – Привет, Уоллас.

– Миллер? – переспрашивает Уоллас, изумленный и счастливый. – Привет, как оно?

– Все нормально, слушай, я телефон в озере утопил. Прости, что раньше не позвонил. Ты дома?

– Да, конечно, – отвечает Уоллас. На заднем плане шумно, слышна громкая музыка, болтовня, какие-то выкрики.

– Отлично, я скоро заскочу, о’кей? – спрашивает Миллер.

– О’кей, – повторяет Уоллас.

– Замечательно, прекрасно, превосходно, тогда увидимся, – говорит Миллер, а затем голос его тонет в шуме. Он пьян, понимает Уоллас. Видно, набрался с друзьями в каком-нибудь баре на набережной. Или где-то еще. Но он придет, или по крайней мере собирается прийти – за эту надежду можно ухватиться. Уоллас прижимается лицом к чашке и пытается отдышаться. Предстоящая встреча с Миллером его не страшит. Между ними уже слишком многое произошло, чтобы так нервничать. Однако внутри зудит что-то – не то чтобы острая потребность увидеть его как можно скорее, но какое-то дикое нетерпение.

Уоллас ставит чашку на стол и ищет, чем бы занять руки, чем бы заняться вообще. Затем садится на край постели и ждет. За окном, в переулке, снова орут – как и в пятницу, в тот день, когда он впервые был с Миллером. Раздается стук в дверь, и Уоллас призывает на помощь всю свою выдержку, чтобы не броситься к ней бегом. Он открывает, на пороге стоит Миллер и смотрит на него пьяными глазами. На нем та же одежда, что и утром, – короткая серая маечка и распахнутая кофта. Пахнет от него пивом и озерной водой. Он сильно загорел. Щеки красные и обветренные.

– Уоллас, – сорванным голосом произносит он. – Как ты?

– Хорошо, – отвечает Уоллас. Они закрывают дверь.

– Уоллас-Уоллас, – нараспев повторяет Миллер.

– А ты как? – спрашивает Уоллас.

– Прекрасно, великолепно, превосходно, – Миллер прислоняется к стойке. Барабанит пальцами по животу. – Мы ходили на яхте. Жаль, тебя не было.

– Я был занят.

– Правда? – щурится Миллер. – Занят был?

– Правда, – слишком уж решительно заверяет Уоллас. Миллер, хмыкнув, прикусывает ноготь на большом пальце.

– Ясно. Ясно. Ясно, – повторяет он. Глаза у него налиты кровью. Костяшки пальцев ободранные и красные. Теперь, взглянув на него повнимательнее, Уоллас понимает, что ошибся и принял за следы ветра и солнца ссадины и царапины. Его бросает в жар.

– Что с тобой стряслось?

Миллер обдумывает его вопрос, медленно растягивая губы в улыбке. Они тоже распухшие и потрескавшиеся.

– Ничего, – неспешно тянет он. – Ничего со мной не стряслось.

– Какой-то несчастный случай?

– Нет. Нет. Нет, – Миллер грозит ему пальцем, а затем снова прикусывает ноготь. Уоллас замечает под ним присохшую кровь. – Никаких случайностей.

– Что же тогда произошло?

Миллер смеется и качает головой. А затем хватает Уолласа за плечо. Внезапно испугавшись, тот пытается отпрянуть, но Миллер не отпускает его, не разжимает руку. Хватка у него железная. Пальцы до боли впиваются Уолласу в кожу. Миллер все смеется, только теперь с закрытыми глазами. И притягивает Уолласа к себе. От него так и пышет опасным жаром. Наклонившись, он припадает губами к его губам, и Уолласу жжет язык от привкуса пива, пепла, железа и крови. Он пытается высвободиться, но Миллер сильнее. Он разворачивает Уолласа спиной к себе, закидывает руку ему на шею – не душит, нет, но почти – и прижимает к себе.

– Я подрался, – шепчет он. – Подрался в баре. Понимаешь?

– Что тут понимать?

– Понимаешь теперь, что меня надо бояться?

– Нет, – отвечает Уоллас. – Я тебя не боюсь.

Миллер давит ему на горло все сильнее, Уолласу уже трудно дышать.

Прижавшись лицом к его уху, он смеется низким мрачноватым смехом и спрашивает едва слышно:

– Уоллас, ты знаешь сказку про серого волка?

8