Настоящий английский детектив. Собрание лучших историй

Если, следовательно, Мортимер Тридженнис сошел со сцены и все-таки некто посторонний погубил игравших в карты, как мне восстановить облик этого некто и каким образом ему удалось внушить подобный ужас? Миссис Поттер можно исключить. Она явно совершенно безобидна. Есть ли какие-либо признаки, что кто-то подкрался из сада к окну и сумел создать эффект столь ужасающий, что зрелище ввергло в безумие увидевших его? Единственный намек в этом направлении исходит от самого Мортимера Тридженниса, по словам которого его брат упомянул про какое-то движение в саду. Это, бесспорно, примечательно, поскольку ночь была дождливая, пасмурная и темная. Всякий, кто хотел бы напугать этих людей, был бы вынужден прижать лицо к оконному стеклу, чтобы его увидели. Под окном цветочный бордюр шириной в три фута, но никаких следов на нем нет. И трудно вообразить, каким образом кто-то снаружи мог бы произвести столь жуткое впечатление на сидящих внутри; и мы не нашли никакого возможного мотива для столь необычного и тщательного покушения. Я определил наши трудности, Ватсон?

— Они более чем ясны, — убежденно ответил я.

— И все же, будь у нас чуть больше данных, мы могли бы доказать, что они не непреодолимы, — продолжал Холмс. — Думается, в вашем обширнейшем архиве, Ватсон, найдутся дела почти столь же загадочные. А теперь отложим это, пока не получим в свое распоряжение более точные факты, и посвятим остатки утра погоне за неолитическим человеком.

Возможно, я упоминал про способность моего друга умственно отключаться, но никогда еще я не удивлялся ей сильнее, чем в то весеннее утро в Корнуэлле, когда на протяжении двух часов он рассуждал о кельтах, о наконечниках для стрел и черепках с такой беззаботностью, словно зловещая тайна не ожидала своей разгадки. И только когда мы вернулись днем в наш коттедж и нашли ожидавшего нас там посетителя, он быстро возвратил наши мысли к неразгаданному делу. Ни моего друга, ни меня не было нужды осведомлять, кто был наш неожиданный гость. Крупная фигура, рубленое лицо в глубоких морщинах, с яростными глазами и орлиным носом, седая шевелюра, почти задевавшая потолок нашего коттеджа, борода — золотистая по краям, а вокруг губ совсем белая, если не считать никотиновых пятен от неизменной сигары, — эта внешность была не менее известна в Лондоне, чем в Африке, и принадлежать она могла только доктору Леону Стерндейлу, знаменитому охотнику на львов и путешественнику.

Мы слышали, что он живет где-то в округе, и порой видели на пустошах его высокую фигуру. Однако он не искал знакомства с нами, поскольку было известно, что любовь к одиночеству побуждала его большую часть времени между путешествиями проводить в маленьком бунгало в лесу Бичем-Арриенс. Там среди своих книг он вел строго затворническую жизнь, сам заботясь о своих скромных нуждах и, видимо, не проявляя ни малейшего интереса к делам своих соседей. Поэтому я очень удивился, когда он с настойчивостью в голосе спросил Холмса, продвинулся ли он в объяснении этого таинственного случая.

— Полиция графства в полном тупике, — сказал он, — но, быть может, вы, с вашим более широким опытом, нашли какое-либо приемлемое объяснение? Мое единственное право задать вам такой доверительный вопрос заключается в том, что за время моих наездов сюда я близко сошелся с Тридженнисами. Собственно говоря, по линии моей матери, уроженки Корнуэлла, я даже могу считать их родственниками — и их странная судьба, естественно, явилась для меня большим ударом. Скажу даже, что я был уже в Плимуте, на пути в Африку, но, получив сегодня утром это известие, тут же вернулся, чтобы помочь расследованию.

Холмс поднял брови.

— И вы пропустили свой пароход?

— Отправлюсь следующим.

— Бог мой, вот это истинная дружба!

— Я же сказал вам, что они мои родственники.

— Да-да, со стороны вашей матери. А ваш багаж уже погружен на пароход?

— Частично. Но самое важное еще в отеле.

— Так-так. Но ведь эта новость никак не могла попасть в утренние плимутские газеты?

— Да, сэр. Я получил телеграмму.

— Могу я спросить, от кого?

По худому лицу путешественника скользнула тень.

— Вы очень любопытны, мистер Холмс.

— Это моя профессия.

С трудом доктор Стерндейл взял себя в руки.

— Собственно, у меня нет никаких возражений, — сказал он. — От мистера Раундхэя, здешнего священника. Телеграмму, вызвавшую меня назад, прислал он.

— Благодарю вас, — сказал Холмс. — На ваш первоначальный вопрос отвечу, что я еще не составил полного мнения касательно этого дела, но у меня есть все основания полагать, что я сумею сделать необходимые выводы. Сказать что-либо еще было бы преждевременным.

— Может быть, вы не откажетесь ответить мне, есть ли у вас какие-либо подозрения?

— Нет, на этот вопрос я ответить не могу.

— Значит, я напрасно потратил мое время, и затягивать мой визит нет смысла.