Действительно, вид у него был более чем странный. Выглядел он, и правда, красивым молодым человеком с правильными чертами лица, загоревшего под африканским солнцем, но более темную поверхность кожи усеивали непонятные беловатые пятна, будто его побелили.
— Вот почему я не приветствую посетителей, — сказал он. — Тебя я не стесняюсь, Джимми, но обошелся бы без общества твоего друга. Полагаю, есть веская причина для этого, но мы не на равных, Джимми.
— Я хотел удостовериться, Годфри, что с тобой все в порядке. Я увидел тебя в ту ночь, когда ты заглянул в окно спальни, и не мог успокоиться, пока не разобрался бы.
— Старик Ральф сказал мне, что ты тут, и я не удержался, чтобы не взглянуть на тебя. Я надеялся, что ты меня не заметил, и должен был припустить во весь дух, когда услышал, как окно открылось.
— Но, ради всего святого, в чем дело?
— Ну, история недлинная, — сказал Годфри, закуривая сигарету. — Ты помнишь ту утреннюю схватку в Буффелспруите под Преторией на линии Восточной железной дороги? Ты слышал, что я был ранен?
— Да, слышал, но без подробностей.
— Мы трое оказались отрезанными от остальных. Ты ведь помнишь, какая там пересеченная местность. Симпсон — по прозвищу Лысый Симпсон, Андерсон и я. Мы преследовали братца бура, но он залег и перестрелял нас всех троих. Симпсон и Андерсон были убиты, а я получил слоновью пулю в плечо. Однако в седле я усидел, и мой конь успел галопом промчаться несколько миль, прежде чем я потерял сознание и свалился на землю.
Когда я очнулся, была уже ночь. Я кое-как приподнялся, чувствуя себя совсем обессилевшим. К моему удивлению, совсем рядом я увидел довольно большой дом, опоясанный верандой и с рядами окон. Было жутко холодно. Ты помнишь этот парализующий холод, наступавший с темнотой, смертоносный лютый холод, совсем непохожий на бодрящий морозец? Ну, я промерз до костей, и единственной остававшейся у меня надеждой было добраться до этого дома. Шатаясь, я поднялся на ноги и побрел к нему, толком не сознавая, что делаю. Смутно помню, как я медленно взобрался по ступенькам, вошел в широко открытую дверь, оказался в большой комнате, где стояло несколько кроватей и со вздохом удовлетворения рухнул на одну из них. Она была не застелена, но это меня ничуть не тревожило, и секунду спустя я погрузился в беспробудный сон.
Когда я проснулся, уже наступило утро, и мне почудилось, что я оказался не в нормальном мире, но во власти страшного кошмара. Африканское солнце било в большие незанавешенные окна, и каждая мелочь в обширной неуютной, беленой спальне смотрелась жестко и четко. Передо мной стоял низенький мужчина, почти карлик с огромной шишковатой головой и что-то возбужденно бормотал по-голландски, размахивая двумя жуткими кистями рук, показавшимися мне двумя бурыми губками. Позади него толпилась кучка людей, которых происходящее словно бы очень забавляло, но меня пробрал озноб, едва я взглянул на них. Ни единый не выглядел нормально. Каждый был или скособоченным, или распухшим, или еще как-то необычно изуродованным. Смех этих чудовищных созданий наводил ужас.
По-видимому, никто из них не говорил по-английски, но ситуация требовала разъяснения, так как большеголовый карлик все больше впадал в бешеную ярость, и, испуская звериные вопли, он ухватил меня своими изуродованными лапами и стащил с кровати, не обращая внимания на кровь, вновь брызнувшую из моей раны. Маленький монстр был силен как бык, и не знаю, что он сделал бы со мной, если бы в комнату не вошел привлеченный шумом пожилой мужчина, явно облеченный какой-то властью. Он сказал несколько слов по-голландски, и мой мучитель, съежившись, отпрянул. Затем вошедший обернулся ко мне с крайне удивленным видом.
«Как, во имя всего святого, вы оказались здесь? — спросил он с изумлением. — Погодите, я вижу, вы измучены, а ваше раненое плечо требует неотложного внимания. Я врач и скоро наложу повязку. Но, боже мой, здесь вам угрожает куда большая опасность, чем на поле боя. Вы — в приюте прокаженных и спали в постели прокаженного».
Нужно ли мне что-нибудь добавлять к этому, Джимми? Оказалось, что при приближении боев всех этих бедняг накануне эвакуировали. Затем, когда британские части продвинулись вперед, этот врач, начальник приюта, вернулся с ними назад. Он объяснил мне, что он хотя и верит, что у него иммунитет к этому заболеванию, никогда бы не рискнул сделать то, что сделал я. Он поместил меня в отдельную палату, заботливо подлечил, так что еще до конца недели я был отправлен в госпиталь в Претории.