— Это мое дело, Уильям. Будь добр не вмешиваться. Судя по всему, совершено преступление. Если в моих силах помочь обличить виновника, то я сделаю это хотя бы в память того, кого больше нет.
Пока она слушала краткий рассказ моего спутника, ее лицо сохраняло спокойствие, показавшее мне, что сила ее характера не уступает красоте. Мод Беллами навсегда останется в моей памяти как самый совершенный идеал женщины. Оказалось, что она знала меня в лицо, так как теперь обратилась прямо ко мне:
— Доставьте их в руки правосудия, мистер Холмс. Можете положиться на мое содействие, кем бы они ни оказались. — Мне показалось, что при этих словах она посмотрела на отца и брата с вызовом.
— Благодарю вас, — сказал я. — В подобных случаях я высоко ценю женский инстинкт. Вы употребили слово «они». Вы полагаете, тут замешан не один человек?
— Я достаточно хорошо знала мистера Макферсона и видела, что его мужество не уступает его силе. Один человек никак не мог расправиться с ним столь жестоко.
— Нельзя ли мне побеседовать с вами с глазу на глаз?
— Говорят тебе, Мод, не впутывайся в это дело! — сердито крикнул ее отец.
Она беспомощно посмотрела на меня:
— Что я могу?
— Факты незамедлительно станут известны всему свету, поэтому не будет никакого вреда, — сказал я, — если мы разберемся в них тут же. Я предпочел бы поговорить с вами наедине, но раз ваш отец отказывается допустить это, он может участвовать в нашем разговоре. — Тут я заговорил о записке, обнаруженной в кармане погибшего: — Ее, несомненно, представят на следственном суде. Вы не будете против, если я попрошу вас пролить свет на ее содержание?
— Не вижу причин делать из этого тайны, — ответила она. — Мы были помолвлены и хранили это в секрете лишь потому, что дядя Фицроя, глубокий старик, доживающий, как говорят, последние дни, мог бы лишить его наследства, женись он без его одобрения. Вот единственная причина.
— Могла бы и рассказать нам, — проворчал мистер Беллами.
— И рассказала бы, отец, поинтересуйтесь вы по-хорошему.
— Я против того, чтобы моя дочь якшалась с мужчинами другого сословия.
— Именно твое предубеждение против него и мешало нам открыться тебе. А что до записки, так она ответ вот на эту.
Из кармана платья она извлекла смятый листок.
«ЛЮБИМАЯ!
Обычное место на пляже сразу после заката во вторник. Единственное время, когда я сумею выбраться. Ф.М.».
— Сегодня вторник, и я собиралась встретиться с ним вечером.
Я оглядел записку.
— Ее прислали не по почте. Как вы ее получили?
— Я предпочту не отвечать на этот вопрос. Никакого касательства к тому, что вы расследуете, это не имеет. Но на любые, так или иначе с ним связанные, готова ответить со всей откровенностью.
Слово она сдержала, но ничего полезного сказать не нашла. У нее не было причин думать, что у ее fiancé[14]
был тайный враг, хотя не отрицала, что у нее есть пылкие поклонники.— Могу ли я спросить, не входит ли в их число мистер Йен Мэрдок?
Она порозовела и как будто смутилась.
— Одно время мне так казалось. Но все изменилось, когда он узнал о наших отношениях с Фицроем.
Тень, сгущавшаяся вокруг этого странного человека, обрела, на мой взгляд, бо́льшую определенность. Требовалось исследовать его прошлое, следовало незаметно обыскать его комнаты. Стэкхерст охотно мне содействовал, так как то же подозрение возникло и у него. Мы покинули «Гавань» в надежде, что конец одной нити этого запутанного клубка уже в наших руках.
Прошла неделя. Следственный суд ничего не установил и был отсрочен до обнаружения новых улик. Стэкхерст навел тактичные справки о своем подчиненном, его комнату подвергли поверхностному обыску, но безрезультатно. Сам я вновь обследовал и физически, и аналитически все обстоятельства, но без каких-либо новых выводов. Во всех моих анналах читателям не найти дела, которое поставило бы меня настолько в тупик. Даже мое воображение было не способно предложить хоть что-то похожее на объяснение. А затем последовало происшествие с собакой.
Услышала про него моя старая экономка по тому таинственному беспроволочному телеграфу, по которому люди, ей подобные, узнают деревенские новости.
— Такая грустная история, сэр, про собачку мистера Макферсона, — сказала она как-то вечером.
Я не поощряю подобные разговоры, но ее слова привлекли мое внимание.
— Так что с собакой Макферсона?
— Да померла, сэр. Померла с горя.
— Кто вам это сказал?
— Так, сэр, все только об этом и говорят. Она померла. Ужас как тосковала. Неделю ничего не ела. А нынче два молодых джентльмена из «Фронтона» нашли ее сдохшую. Внизу на пляже, сэр, на том самом месте, где ее хозяин помер.
«На том самом месте». Слова эти сразу запечатлелись в моей памяти. Смутная убежденность, что это сугубо важно, шевельнулась в моем сознании. То, что собака умерла, соответствовало прекрасной преданной собачьей натуре. Но «на том же месте»? Почему этот пустынный пляж оказался для нее роковым? Возможно ли, что и она стала жертвой какой-то жестокой вендетты? Возможно ли…