Многоточие в конце фразы было страшнее любых слов. Джон Ферриер долго и тщетно гадал, как записка попала к нему в спальню, ибо слуги спали в пристройке, а все окна и двери он запер собственноручно. Он скомкал бумажку и ничего не сказал дочери, хотя в душе у него поселился холод. Двадцать девять дней – именно столько осталось от месяца, который отвел ему Янг. Какая сила и мужество потребны для борьбы с врагом, наделенным таким сверхъестественным могуществом? Та же рука, что приколола записку к одеялу, могла поразить его в сердце, и он никогда не узнал бы имени своего убийцы.
Еще большее потрясение ждало его на следующее утро. Они сели завтракать, и вдруг Люси с удивленным возгласом указала наверх. Посреди потолка было нацарапано – очевидно, обгорелой палкой – число 28. Дочь ничего не поняла, а отец воздержался от объяснений. Вечером он взял дробовик и уселся на страже. Он ничего не видел и не слышал, однако утром на двери обнаружились большие, намалеванные краской цифры 27.
День проходил за днем, а его незримые враги скрупулезно вели отсчет, каждое утро напоминая ему нарисованными где-нибудь на видном месте цифрами, сколько еще осталось от месяца данной им отсрочки. Иногда роковые числа возникали на стене, иногда на полу, иногда на маленьких плакатиках, прикрепленных к ограде или садовой калитке. При всей своей бдительности Джон Ферриер не мог определить, откуда берутся эти ежедневные предупреждения. Когда он замечал их, его охватывал почти сверхъестественный ужас. Он стал худым и беспокойным, а в глазах у него появилась обреченность, как у загнанного зверя. Ему помогало держаться лишь одно – надежда на возвращение из Невады молодого охотника.
Двадцать сменилось пятнадцатью, пятнадцать – десятью, а об уехавшем по-прежнему не было ни слуху ни духу. Отпущенный срок неумолимо иссякал, а Хоуп все не подавал о себе весточки. Услышав на дороге стук копыт или окрик погонщика, старый фермер спешил к воротам, думая, что помощь наконец пришла. Но вот он увидел, как пятерка обернулась четверкой, а та тройкой, и мужество покинуло его. Теперь он утратил всякую надежду. Один, с плохим знанием гор, окружающих долину, он не мог ни на что рассчитывать. Все более или менее оживленные пути строго охранялись, и никому не удалось бы проскользнуть по ним без разрешения Совета. Куда ни кинь, нигде не было видно спасения от нависшего над ними удара. И все же старик ни на секунду не поколебался в своей решимости скорее расстаться с жизнью, чем примириться с тем, что он считал бесчестьем для дочери.
Однажды вечером он сидел в одиночестве, погрузившись в глубокие раздумья о своей беде и тщетно пытаясь придумать способ от нее избавиться. Утром на стене дома появилась цифра 2 – значит, завтрашний день будет последним из тех, что им отпущены. А потом? В его воображении теснились самые жуткие и невероятные картины. Что станет с его дочерью после того, как он исчезнет? Неужели в невидимой сети, которая затягивается вокруг них, нет ни одной дырочки? Отчаявшись найти выход, он опустил голову на стол, и из груди его вырвалось судорожное рыдание.
Но что это? Вдруг откуда-то донеслось слабое царапанье – совсем тихое, оно тем не менее отчетливо слышалось в ночной тишине. Звук раздавался со стороны двери. Ферриер вышел в прихожую и навострил уши. Несколько мгновений длилась пауза, потом странные, навязчивые звуки возобновились. Очевидно, кто-то тихонько постукивал пальцем по дверной филенке. Может быть, это ночной убийца, явившийся, чтобы исполнить зловещий приказ тайного трибунала? Или посланец, отмечающий наступление последнего дня отсрочки? Джон Ферриер решил, что мгновенная смерть лучше ожидания, которое измотало ему нервы и выстудило душу. Прыгнув вперед, он отодвинул засов и рывком распахнул дверь.
Снаружи царили тишина и покой. Ночь выдалась безоблачная, и на небосклоне мерцали яркие звезды. Перед глазами фермера лежал маленький садик, обнесенный оградой с воротами, но ни в нем, ни на дороге никого не было. Облегченно вздохнув, Ферриер посмотрел налево и направо, затем случайно опустил взгляд к собственным ногам и, к своему изумлению, увидел распростертого на земле человека.
Это зрелище так поразило его, что он оперся о косяк, схватившись рукой за горло, чтобы не дать вырваться удивленному восклицанию. Сперва он подумал, что лежащий ничком человек ранен или умирает, однако тот вдруг шевельнулся и, извиваясь, пополз в прихожую с быстротой и бесшумностью змеи. Очутившись в доме, неизвестный вскочил на ноги, закрыл дверь, и ошеломленный фермер увидел перед собой мрачное, пылающее решимостью лицо Джефферсона Хоупа.
– Слава богу! – тихонько воскликнул Джон Ферриер. – Как ты меня напугал! Зачем ты это устроил?
– Дайте поесть, – хрипло ответил Хоуп. – У меня двое суток маковой росинки во рту не было. – Он бросился к остаткам ужина на столе, холодному мясу и хлебу, и принялся жадно набивать себе рот. – Как Люси? – спросил он, утолив голод.
– Нормально. Она не знает, что нам грозит, – ответил ее отец.