Лев Роднов

Настоятель литературного храма

Заметки с оглядкой, посвящённые памяти Р. Х. Солнцева

Наблюдая самих себя в зрелости, мы неизбежно находим в глубине своего внутреннего мира чей-то «определяющий след». Один, два, десяток совершенно особенных «следов», от которых что-то вдруг разрушилось в мыслях и чувствах, а что-то, наоборот, начинало бурно расти. Это — счастливые встречи. Сегодня я понимаю: редко кто ценит настоящее, будучи его прямым участником. Мол, что же такого ценного есть в репликах, в бытовых разговорах, в уроках социального и творческого поведения? Так, вроде бы, шум один. Так, да не так. Проходит какое-то время, и мы начинаем бережно «ценить прошлое». Зачастую, даже в ущерб настоящему. Становимся едва ли не патриотами былого. Потому что именно прошлое позволяет себя удобно и неограниченно романтизировать, к тому же оно совершенно безопасно для вольного «интерпретатора» сбывшейся уже жизни. М-да… Интонационная бдительность нужна в настоящем для всякого рассказчика. Над воспоминаниями почти всегда витает демон лукавства и патетики. Упаси! Однако мне бы хотелось рассказать историю памятных встреч не широко, а лишь о том неоднократном «посаде» идей и устремлений внутри моего ума и сердца, что непосредственно принадлежат ведущей силе этих строк — Роману Харисовичу Солнцеву. Или Ренату, как я привык его называть в домашнем мире, без псевдонимов.

И ещё один важный банальный базис этого текста: со смертью физической не исчезает метафизика порождённого лидером творчества. Жизнь дела переживает своего первооткрывателя, если в деле этом последовательно живут другие. Именно так случилось, как мне кажется, с журналом «День и Ночь» — самым трудным и самым многолюдным детищем писателя. Он, вопреки обстоятельствам и потребительским модам, выдумал и технологически построил мир высоких человеческих принципов — плоть тиража и круга друзей, в котором действительно можно жить. Но это — последняя вершина, до которой много было шагов и лет.

Пожалуй, не стоит изобретать нечто оригинальное в своих оглядках и воспоминаниях. Они должны быть удобны. Буду придерживаться простого стиля: хронологии и осмысляющих комментариев к тем или иным упомянутым событиям и эпизодам.

Воочию мы познакомились с Романом Солнцевым ещё в 1969-м году, в Казани, куда они с женой приехали ненадолго погостить. Жена, Галина Николаевна Романова, и есть та «ниточка», через которую я случайно, собственно, познакомился с Солнцевым поближе. Конечно, я и до этого момента слышал о том, что старшая моя кузина по отцу «вышла за писателя». Это целая история — их совместное путешествие по жизни — трогательная и удивительная паутинка тактичнейшей взаимности слов и поступков. Ренат учился с моей двоюродной сестрой в кгу на физико-математическом факультете. Он уже писал лирические стихи и их публиковали. В Казани он опубликовал свой первый сборничек стихов под собственной фамилией и собственным именем — Ренат Суфеев. Смеясь, рассказывал: «Представляешь, мне, зелёному студенту, выдали солидный гонорар «трёшками»! Я напихал их за пазуху рубахи и пошёл к себе в общежитие. Представляешь? Денег же всегда нет ни у кого, а выпить-кушать хочется. Захожу в комнату, рубаху настежь, трёшки — на стол!» Потом была первая проза. Потом, потом. Как лесенки в небо и юный бег по ним — вверх! вверх! через две-три ступеньки! Силищи — море! В коммунальном деревянном старом доме на Федосеевской, куда приходил к своей будущей жене Ренат, его, всегда открытого и немедленно-отзывчивого, любили. Хозяин этого дома, Николай Романов, работал на «Татполиграфе», часто приносил вечерами кое-что из только что напечатанной продукции — все немедленно бросались листать и… нюхать свежеиспечённую книгу. Ах, как волшебно пахла свежая типографская краска! Кружилась голова. Семья была большой и очень дружной. Так случилось, что из-за болезни Галина, невеста, пропустила годовой курс обучения, дипломный, кажется. Ренат из солидарности тоже ушёл в академический отпуск — вместе так вместе! Потом они оба весьма успешно получили свои дипломы и уехали по распределению в Красноярск. В Академгородке их обоих ждала карьера учёных людей. Но по преподавательской стезе пошла только Галина. К тому времени Роман Солнцев уже много печатался и дружил с ведущими культурными людьми страны. Начал активно писать прозу и драматургию. Физико-математическим лектором в Академгородке он пробыл не долго. У государства — одно распределение, у судьбы — другое. Судьба — дорога с развилками. Впрочем, и выбирать-то не пришлось. Путь писателя уже вполне состоялся, и «бумажная» его судьба стремительно набирала свою скорость и высоту.