Настройщик

Солдаты сказали Эдгару, что пароход должен остановиться, чтобы пассажиры могли совершить экскурсию к руинам Пагана, древней столицы королевства, которое существовало на территории Бирмы много веков. Наконец, спустя почти час пути мимо рядов поверженных и осыпающихся монументов, когда река начала медленно поворачивать к западу, они остановились у невзрачной пристани, и некоторые пассажиры сошли на берег. Эдгар по узким сходням последовал за итальянской четой.

Они шли с военным, который повел их по пыльной дороге. Через недолгое время стали видны и другие пагоды, строения, раньше скрытые растительностью или повышением берега. Солнце быстро спускалось за горизонт. Пара летучих мышей промелькнула в воздухе. Вскоре они добрались до подножия огромной пирамиды.

– Давайте поднимемся, – предложил военный. – Отсюда самый красивый вид во всем Пагане.

Ступеньки были крутыми. На вершине лестницы центральный шпиль окружала широкая платформа. Если бы они пришли на десять минут позже, то упустили бы краткие минуты, когда садящееся солнце заливало своими лучами огромное поле пагод, протянувшееся от реки до далеких гор, словно плывущее в пыли и дыму горящих рисовых полей.

– Что это за горы? – поинтересовался у военного Эдгар.

– Нагорье Шан, мистер Дрейк. Наконец мы их видим.

– Нагорье Шан, – повторил Эдгар.

Он глядел на храмы, которые стояли рядами, как солдаты на плацу, и дальше, на горы, которые резко вздымались над равниной и, казалось, упирались в небо. Он подумал о реке, сбегающей с этих гор, и о том, что там, скрытый в темноте, ждет его мужчина, который, возможно, глядит в то же самое небо, но который до сих пор не знает его имени.

Солнце село. Покров ночи распростерся по равнине, закрывая пагоды одну за другой, и наконец военный повернулся и повел путешественников обратно на корабль.

Ниаунг-У, Пакокку, а затем – новый день. Канма, и слияние рек Чиндуин, Мьингьян и Яндабо, а потом ночь, и на западе высятся горы Сагаинг, и пассажиры отправляются спать, зная, что ночью пароход, упорно продвигаясь вниз по реке, должен миновать древнюю столицу Амарапуру, что означает Город Бессмертных. Еще до восхода солнца они должны были прибыть в Мандалай.

9

На следующее утро Эдгара разбудила неожиданно наступившая тишина. Пароход, беспрерывно тарахтевший машинами в течение семи дней, замолчал и дрейфовал по течению. В каюту проникали новые звуки: тихий плеск, приглушенный звон металла о металл, какой издает керосиновая лампа, покачивающаяся на цепи, людские крики и дальний, но несомненный шум базара. Эдгар встал и оделся, не умываясь, покинул каюту и прошел по всему коридору к винтовой лестнице, которая выводила на палубу, слушая, как поскрипывают доски пола под босыми ногами. Поднявшись почти до верха лестницы, он едва не врезался в одного из молодых палубных матросов, который скатывался по перилам, как школьник.

– Мандалай, – сказал юноша, широко улыбаясь, и махнул рукой в сторону берега.

Они проплывали мимо базара. Или посередине него – казалось, что пароход оседает все глубже, берег и его обитатели волнами перекатывались с набережной на палубу. Рынок обступал со всех сторон суетящимися фигурами и громкими голосами, текущими линиями танакха в тени широкополых бамбуковых шляп, силуэтами торговцев, восседающих на спинах у слонов. Стайка ребят, смеясь, перемахнула через поручни на палубу парохода, они гонялись друг за дружкой, путаясь в бухтах троса, разбросанных тут и там цепях, а заодно и в мешках со специями, которые занесли на палубу торговцы. Эдгар услышал позади пение и обернулся. На палубе стоял бродячий певец, улыбаясь беззубым ртом, потряхивая бубном. Солнце, пел он, вытягивая губы к какой-то точке на небе, солнце. Бубен задрожал сильнее, и он подбросил его к небу.

Эдгар снова огляделся, но парохода уже не было видно, все кругом превратилось в сплошной базар. Специи из мешков усыпали все вокруг. Мимо прошествовала процессия монахов, заунывными голосами выпрашивающих милостыню, обогнула его, пока он смотрел на их босые ноги, оставляющие следы в запорошившей все пыли цвета монашеских одеяний. Какая-то женщина, жующая бетель, окликнула его по-бирмански, ее язык был цвета сливы, ее смех превратился в шлепанье подошв. Мимо снова пронеслись дети. Снова смех. Эдгар повернулся, чтобы еще раз взглянуть на певца, а потом – вверх, на крутящийся бубен. Человек пел, он потянулся вверх и поймал в небе солнце. Оно было темным, и Эдгар понял, что вглядывается в темноту собственной каюты.

Машины действительно стояли. На краткий миг он не понял, проснулся ли он на этот раз, но его иллюминатор был открыт, и в него не проникало ни луча света. Он слышал голоса снаружи, и сначала они показались ему голосами команды. Но звуки доносились откуда-то с большего расстояния. Он выбрался на палубу. Луна, почти полная, отбрасывала синие блики на людей, которые быстро катили к сходням бочки. По берегу тянулись ряды хижин. Второй раз за сегодняшнюю ночь Эдгар Дрейк прибыл в Мандалай.