Проходя по рядам магазинов, он почуял запах свежего хлеба. Пекарь раскладывал только что вынутые из печи хлебцы по полкам. Аяз еле удержался, чтобы не броситься на эти заманчивые хлебцы. Застыв на месте, он не сводил с них горящих глаз.
Пекарь окинул его пытливым взглядом. Аязу почудилось в его глазах какое-то участие, он сделал шаг вперед.
- Что ты хочешь, малыш? - спросил пекарь по-персидски.
- Я не понимаю, - слабым голосом ответил Аяз по-азербайджански.
Пекарь улыбнулся.
- Ты из Тебриза? - спросил он на ломаном азербайджанском языке.
- Нет, дяденька, я из Ардебиля, - ответил Аяз.
- Ты - сирота?
Аяз рассказал, что потерял мать в городе и не может ее найти.
- Пройди сюда, - сказал пекарь и поднял доску, которая загораживала вход в лавку и в то же время служила стойкой. - Будешь помогать мне.
Так Аяз остался у пекаря. Днем он помогал своему хозяину в торговле, а ночью таскал воду и, чисто помыв ноги, месил ими тесто. Теперь Аяз был сыт, но ни на одну минуту не забывал об отце и матери.
Однажды, горько плача, он рассказал своему хлебопеку о своем горе.
- Я хочу, к своим родителям, дядя!
Старик выслушал его и, по-видимому, пожалел.
- Ладно, малыш, ты работал честно, и я отправлю тебя в Ардебиль, сказал он мягко. - Дам тебе даже немного денег, и ты сам доберешься до своей деревни.
Не прошло и недели, как осуществилась мечта Аяза: пекарь посадил его в кабину шофера огромной красной машины. Она была переполнена людьми и нагружена багажом.
- Помоги ему в Ардебиле проехать в родную деревню, жалко парнишку, сказал пекарь шоферу, которого хорошо знал.
Этот старый хлебопек был первый добрый человек, которого встретил Аяз на все то время, что они с матерью вышли из родного дома. Вглядываясь в его старое лицо, чтобы навсегда запечатлеть его в своей памяти, Аяз невольно вспомнил об отце.
Черные тучи обволокли небо над Тегераном. Ветер, пригнавший их с Каспийского моря через Гилянские леса, к вечеру стих, и тучи, еще больше сгустившись, зловеще повисли над городом. Началась гроза. С каждой вспышкой молнии, точно огненным кинжалом прорезавшей небо, Сария сильнее прижимала Нияза к груди и в страхе шептала:
- Аллах разгневался на людей за их зло и хочет сжечь землю!
Она искренне верила, что гроза предостерегает людей от дурных поступков. Если люди забыли возвещенные пророками указания бога, то провидению ничего не осталось, как напомнить о себе людям через молнии и громы.
Но в то же время надо было защитить горевшее в жару тело сына от ливня и молнии.
Взявши Нияза за руку, она притаилась в укрытии возле базара.
- Ма-ма, хле-ба!, - плакал Нияз.
- Проклятье дню, в который ты явился на свет! - не выдержала Сария.
Мальчик, впервые услышавший от матери такие злые слова, зарыдал во весь голос. И это словно встряхнуло Сарию.
- Не плачь, дитя мое! - проговорила она, прижимая мальчика к груди и едва сдерживая рыдания. - Пойдем... Может, отыщем корку хлеба.
Гроза прошла, и Сария покинула укрытие. Пройдя по базару, она вдруг увидела мужчину, который опорожнял у канавы ведро. Это были обычно не употребляющиеся в пищу бараньи кишки.
Подождав, пока мужчина уйдет, Сария промыла в канаве выброшенные кишки и бережно завернула их в подол. На грязных улицах набрала она щепок и бумаги, взяла у какого-то лавочника, что грелся у жаровни, уголек и, уйдя в укромное место за базаром, развела небольшой костер. Нанизав кишки на тонкий прутик, она стала слегка поджаривать их.
- Ешь, сынок! - сказала она, подавая сыну. Соблазнившись запахом жареного мяса, Сария также проглотила несколько кусочков и сразу почувствовала себя бодрее. Но мысль об исчезновении Аяза и Гюльназ не переставала терзать ее. Эти мысли оставили ее только ночью, когда ей снились приятные сны: деревья, канун Новруз-байрама, семья готовится к светлому празднику весны, она моет рис для плова, Гюльназ жарит изюм на масле, а в стороне сидит старик Муса и посасывает чубук...
Наутро, к радости Сарии, горячее солнце залило все вокруг своим живительным светом.
Сария снова попыталась найти какую-нибудь работу. Она стремилась к этому прежде всего из-за Нияза. Мысль, что она может потерять мальчика, приводила ее в ужас. С его утратой оборвалась бы последняя нить, связывавшая ее с жизнью. После потери Гюльназ и Аяза она жила одной надеждой на Нияза и ни на шаг не отпускала его от себя, цепко держа за руку. Даже ночью, когда сон сковывал ее усталое лицо, она не выпускала его из своих объятий.
Но мальчик, которому только что исполнилось семь лет, не мог выдержать длившегося месяцами голода и холода. Нияз таял как свеча.
Жить дальше нищенством было невозможно. И Сария, собрав последние силы, отправилась на шелкомотальный завод. Первое, что бросилось ей в глаза на дворе завода, был большой навес шириной в два-три метра, тянувшийся во всю длину двора.
Под навесом работало до сотни женщин, которые, сидя за небольшими деревянными станками, приводили их в движение.