Наступит день

- Не знаю, милый мой, не знаю! - проговорил он, закрыв глаза. Посоветуйте, как быть? - И тут же добавил, не ожидая ответа: - Самое верное дело: бить врага его же оружием. Надо задержать на складе весь импортный товар, который вы отгрузили из Басры, и скупить весь подобный импортный товар у мелких и средних купцов. А запасы кожи, шерсти, мехов, жира выбросить на рынок.

Курд Ахмед хотел было возразить, но Хикмат Исфагани остановил его:

- Выслушайте до конца, сделайте одолжение! Я уже сказал, что совести своей ни за какие деньги не продам. Послушайте дальше. Когда эти господа барды и никпуры увидят, что мы тоже наводнили рынок отечественными товарами, они уже не оставят на своих складах ни одного золотника этих товаров и взамен будут лихорадочно закупать импортные. Вот тогда-то мы при поддержке нашего друга фон Вальтера приберем к рукам и выбросим на рынок импортных товаров в десять раз больше, чем запасено нашими конкурентами. Цены на импортные товары сразу упадут. И пусть покупает их бедный люд, крестьяне, неимущие, сколько их душе угодно. Далее мы закупим на рынке все наличные запасы сырья - кожи, шерсти, мехов и сдадим германскому торговому представительству, конечно, по прежнему курсу. Пусть крестьянин привозит на рынок всю свою продукцию, какая есть у него в хозяйстве. Так мы спасем от кризиса и крестьян и мелких торговцев, дадим им хорошенько заработать. Пусть знают тогда все, что есть люди, которые заботятся о народных нуждах!

Курд Ахмед вышел, напряженно соображая, какой оборот примет план хозяина на практике.

Хикмат Исфагани повернулся к Софи Иранпересту, который все это время сидел молча и только почтительно кивал головой.

- Ну! Что пялишь глаза, сударь? Ты, конечно, видишь, что я по капле отдаю всю кровь за благополучие народа? Ступай и напиши в своей газете хоть десятую долю того, что ты сейчас здесь услышал и увидел!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Сертиб Селими сидел в просторном кабинете с огромным, во всю стену, окном и просматривал последний номер газеты "Эттелаат". В газете были напечатаны позаимствованные из лондонской и парижской печати обширные материалы о московских переговорах. Писалось в них о составе делегаций английского и французского правительств, высказывались предположения о возможных результатах этих переговоров между тремя державами, причем подчеркивалась неизбежность безоговорочного принятия советским правительством предложений Англии и Франции. Центральным вопросом, который занимал всю печать, был вопрос о Польше: газеты утверждали, что Франция и Англия озабочены больше всего соблюдением государственных интересов Польши, защитой ее суверенитета и независимости.

Сертиб Селими хорошо понимал, почему так много и так громко говорят о "национальной независимости" и "государственной безопасности" Польши представители крупнейшего в мире колониального государства, угнетающего сотни миллионов людей во многих частях света.

Он встал и, швырнув газету на стоявший в углу столик, вышел на балкон.

Сертиб Селими казался сегодня более обычного расстроенным и грустным. Он пришел к убеждению, что после тебризских расследований ему невозможно оставаться в министерстве внутренних дел.

Вначале все члены комиссии, обсудив материалы о поведении Гамида Гамиди, пришли к единодушному решению - указать в своем акте действительные причины, побудившие этого во всех отношениях честного и искреннего человека выступить против политики правительства.

И на самом деле произвол и беззаконие помещиков и землевладельцев перешли все границы допустимого. Города переполнены безработными и нищими. Положение народа невыносимо. А ведь все, чего добивался Гамид Гамиди, - это провести необходимые меры к облегчению тягостной для народа жизни.

В этом духе сертиб Селими и собирался написать заключение комиссии, но в результате интриги серхенга Сефаи комиссия в полном составе была, неожиданно вызвана к министру внутренних дел.

Выслушав сообщение комиссии, министр сказал:

- Как бы его величество не подумал, что комиссия состоит из единомышленников Гамида Гамиди. Ступайте и еще раз подумайте над заключением! Правительство его величества не может ставить интересы крестьян выше интересов помещиков и крупных землевладельцев.

И вот все члены комиссии, за исключением Явера Азими, словно потеряв рассудок, стали в один голос утверждать, что Гамиди не более как бунтовщик и предатель родины. Когда же сертиб Селими попытался возражать, ему было заявлено, что он может написать особое мнение, а комиссия в целом даст только такое заключение.

Сертиб Селими оказался в безвыходном положении. Он был неспособен погубить честнейшего Гамиди. А написать особое мнение значило дать в руки серхенга новый материал, которым тот воспользуется при первом же удобном случае, чтобы окончательно его потопить.

Как же быть?

Сертиб Селими не находил ответа.