Наступит день

- Господин изволит говорить, что во имя совести и справедливости урожай должен быть поделен по их приказанию. Иначе никак невозможно. Одна пятая вам, а четыре пятых господину, ибо у господина расходов много. Налог государству надо платить, чиновникам надо давать, слуг надо содержать. Все они есть хотят. Поэтому урожай надо поделить на пять частей.

По рядам крестьян прокатился гул недовольства, с разных сторон донеслись голоса:

- А как же прежнее соглашение?

- А нашим детям землю жрать, что ли?

- Умрем, но свое возьмем! Две части из пяти!

Толпа зашевелилась. Расстояние между ней и господами стало уменьшаться. Видя раздражение, охватившее Хикмата Исфагани, жандармы стали оттеснять крестьян, подталкивая их прикладами.

- Спокойнее! - громко крикнул приказчик. - Ну и бараны!

- Ты бы лучше помолчал! - крикнул кто-то из толпы.

Как ни старался Мамед, поднимаясь на цыпочки, отыскать в толпе того, кто произнес эти слова, обнаружить смельчака ему не удалось.

Вдруг в толпе раздался крик:

- Пропустите, люди! Дайте дорогу!..

В этом голосе слышались волнение, гнев, жалоба.

Крестьяне невольно посторонились, пропуская того, кто требовал себе дорогу. И вдруг Фридун увидел дерзко ставшего перед помещиком дядю Мусу. Справа от него жались друг к другу трое его ребят, слева шестеро детей Гасанали.

- Господин, - проговорил он громко и поклонился Хикмату Исфагани до земли. - За тебя я отца отдам! Посмотри на этих детишек и пожалей нас. Вот, видишь, шеи, как стебель, а животы раздулись, что твой бурдюк. А отчего? От голода, от грязной воды! Во что они одеты, слава аллаху, сам изволишь видеть, - голыши! Пожалей нас!..

Мамед снова наклонился к уху Хикмата Исфагани, который, выслушав своего приказчика, крикнул:

- Тебе не стыдно, старик? Три года ты не платишь мне за воду, и я молчу. Так отвечаешь ты на добро?

- Господин, - взмолился Муса, - я жизнь за тебя отдам! Каждый год плачу, но никак не выплачу. Я плачу, а долг растет...

Помещик окинул его презрительным взглядом.

- Еще имеешь или это все? - спросил он, не скрывая своего отвращения, и кивнул на детей.

Муса не понял вопроса.

- Я не понял, что изволишь спрашивать?

- Господин спрашивает, - вмешался в разговор приказчик, - еще имеешь детей или это все?

- Кроме этих троих, есть еще дочка, - не понимая издевки, ответил Муса. - Девушка уже взрослая. Постеснялся привести сюда.

Губы Хикмата Исфагани скривились в презрительной усмешке:

- Мало, очень мало!.. Наглец. Досыта хлеба не имеет, а плодит, как щенят, без счета!..

Муса не смутился и ответил, не меняя положения:

- Аллах дал! Аллах дал!.. Кто дает детей, тот и кормит их. Если ты будешь милостив, как-нибудь проживем.

- А эти шестеро чьи?

- Господин, это все равно что сироты. Всего два дня назад их отца вот на этом самом месте ужалила змея, пришлось отрубить ногу; теперь лежит дома, что куль муки. Не работник он больше. Не отнимай же у них кусок хлеба, окажи такую милость!..

- Не надоедай, как нищий у мечети! Отойди прочь!..

- Побойся аллаха, господин! Не лишай бедняков хлеба... побойся бога!

Мамед наклонился и что-то шепнул хозяину на ухо. Хикмат Исфагани поднялся.

- Послушай, старик, - сказал он грозно, наступая на Мусу, - а ты веришь в аллаха?

Муса отпрянул в ужасе и замахал руками.

- Не греши, господин, - забормотал он. - Не греши! Язык отсохнет!

- Нет, не веришь, я говорю! Если бы ты верил в аллаха, не воровал бы пшеницу!

Муса с недоумением повернулся к толпе.

- Изволь, отца за тебя отдам, - проговорил Муса, - проверь!.. Как ночью отметили, так кучка и стоит на гумне.

Все направились к гумну Мусы. Впереди шел приказчик, за ним Хикмат Исфагани и его трое гостей.

Муса бежал к гумну впереди всех, позабыв о детях, которых он бросил там, где они стояли.

- Тетя Сария! - крикнул кто-то. - Возьми младшую, как бы не задавили.

- Что мне делать, милые? - пожаловалась Сария. - Уж лучше бы их бог прибрал и избавил нас от них!

В это мгновение Алмас крикнула еще громче и жалостнее. Сария подняла ее на руки и пошла догонять толпу.

Дойдя до гумна, все остановились пораженные: отмеченная кучка пшеницы была рассыпана.

Хикмат Исфагани схватил Мусу за шиворот и толкнул к кучке.

- Ну, что это? - зарычал он. - Я спрашиваю: что это?

Муса, как безумный, посмотрел на пшеницу, потом перевел взгляд на приказчика и старшего жандарма.

- Люди, не верьте! - завопил он вдруг. - Все это нарочно подстроено, чтобы отнять у нас все зерно! Не верьте!

Хикмат Исфагани побагровел от гнева.

- Значит, ты не трогал метки, так?

- Нет, аллах свидетель, не трогал!

- Ладно, проверим. Ты будешь присягать на коране.

Толпа загудела и пришла в движение.

Хикмат Исфагани повернулся к сопровождавшему его долговязому, худому господину.

- Господин Софи Иранперест! - сказал он. - Пройди вперед... Объясни им, как наказывает аллах тех, кто присягает ложно...

Софи Иранперест вышел вперед и поднял над головой книжку в кожаном переплете.