Наступит день

— С самого начала хочу предупредить вас, сударь, что за подлинную демократию у нас еще будет с вами война, — заметил Фридун.

— Милый друг, зачем нам война? Присмотримся к Америке, к Англии и постепенно будем вводить такую же демократию у себя.

— Но имеется ведь и другая демократия! О ней вы не упомянули, господин Исфагани.

— Знаю, знаю, о какой демократии ты говоришь. Советская демократия? Нет, мой дорогой, она у нас не пройдет. В нашей стране такая крайняя демократия невозможна. Нам больше всего подходит английская, американская демократия…

— А разве не английская и американская демократии довели Иран до края пропасти? Сорок лет народ изнывает под тяжестью этой "демократии".

— В будущем меджлисе обсудим и это, сударь. Пока всего хорошего! Дай бог вам здоровья.

— До свидания! — усмехнувшись, ответил Фридун и вышел вслед за Курд Ахмедом.

Пройдя два шага, Курд Ахмед остановил Фридуна.

— Постой-ка! Дай поглядеть на тебя! Ведь ты вырвался из рук палачей. Спасся из-под ножа мясника! Как я счастлив! — И Курд Ахмед, не выдержав, бросился обнимать товарища.

— Слышал? — спросил Фридун, кивнув в сторону кабинета Хикмата Исфагани. — Борьба еще впереди. Низложением Реза-шаха страна еще не получит действительной свободы.

— Конечно! — ответил Курд Ахмед. — Настоящая борьба только начинается. Это будет трудная и жестокая борьба.

Курд Ахмед подробно рассказал Фридуну о международном и внутреннем положении, о ходе военных действий, о работе организации и, наконец, о людях — Хавер, Араме, Ризе Гахрамани, Фериде и многих других.

Затем разговор зашел об арестованных товарищах. Фридун рассказал обо всем, что видел и пережил в заключении.

— Ничего, брат! — проговорил Курд Ахмед. — Наступают последние дни деспотии, они несут возмездие всем насильникам. Кровь павших товарищей не пропала даром: все ближе весна свободы!

— Ты знаешь, друг, даже в мрачной темнице я жил надеждой на эту весну. Я знал, что вы работаете не покладая рук. Значит, ряды наши не расстроены. Эта мысль придавала мне силу и стойкость. Я не падал духом даже в самые страшные дни, когда ко мне втолкнули моего несчастного дядю, доведенного до сумасшествия.

— Как? — радостно вскрикнул Курд Ахмед, останавливаясь. — Ты нашел дядю Мусу?

— Нашел и тут же потерял, — с грустью проговорил Фридун и, рассказав о трагической судьбе старика Мусы, опустил голову.

— Ну, за все твои мучения я приготовил тебе приятный сюрприз, — сказал Курд Ахмед, чтобы рассеять тяжелые мысли друга.

Фридун поднял голову и вопросительно посмотрел на Курд Ахмеда.

— Нет, не скажу, — проговорил Курд Ахмед. — Пойдем домой, сам увидишь.

Войдя во двор Курд Ахмеда, Фридун у самых ворот столкнулся с Аязом. Мальчик при виде Фридуна на минуту остановился, пораженный, потом с радостным криком бросился к нему. Тот приподнял его на руках и прижал к груди.

— Аяз, милый! — только и смог выговорить Фридун и стал осыпать лицо мальчика горячими поцелуями.

— А я не стал уличным, хотя и остался на улице! — поспешил сообщить Фридуну мальчик как самую радостную весть, когда тот опустил его на землю.

Лицо мальчика покрылось легким румянцем. Оно сияло и улыбалось. В его словах Фридун уловил глубокое значение и сказал серьезно:

— Знаю, Аяз! Ты всегда был хорошим мальчиком и таким будешь впредь.

Когда они вошли в комнату и уселись, Фридун засыпал Аяза бесконечными вопросами, но из взволнованного, несвязного рассказа мальчика он не смог узнать что-нибудь достоверное о судьбе тети Сарии и Гюльназ. Увидя помрачневшее лицо друга, Курд Ахмед рассказал ему все, что знал о Гюльназ от Хавер,

— Хавер и Ферида обещали сегодня узнать адрес этой женщины, и завтра мы пойдем туда за Гюльназ, — закончил он.

Подали чай. Подавляя в себе волнение, Фридун снова заговорил об общих вопросах. Курд Ахмед рассказал о последних событиях в жизни организации.

— Через час будет митинг, — добавил он, посмотрев на часы.

— Пойдем?

— Обязательно пойдем! — согласился Фридун.

Вскоре они вышли из дому, Фридун хотел до митинга пройтись по городу. Солнце клонилось к закату.

— Ты видел Судабу? — спросил Курд Ахмед, когда они вышли на проспект Лалезар.

— Нет. Из тюрьмы зашел домой, а оттуда прямо к тебе.

— В таком случае зайдем к ней, а оттуда вместе отправимся на митинг… Славная девушка и всей душой предана нашему делу. Она будет тебе очень рада. Пойдем!

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Смерть матери тяжко обрушилась на Гюльназ. В первые дни девушка впала в полное отчаяние. Казалось, в ней были уничтожены все чувства, поддерживавшие волю к борьбе_ и ее существом овладело сознание безнадежного одиночества; на всем обширном свете у нее не осталось ни одного близкого человека. Она была одна, совсем одна, и ей неоткуда было ждать поддержки. Ее удивляло, как это она не убила себя, не легла в могилу вместе с матерью, примирилась с жизнью в этом аду. Но для кого она будет жить дальше, ради чего, ради кого будет переносить новые муки? Фридун был казнен, бог весть где кончил жизнь отец!