Наступление продолжается

— Повезли через Румынию. Эшелон целыми сутками на станциях держали. У немцев, известно, неразбериха началась, как наши в наступление пошли: все расписания им перепутали! Ох, сколько в вагонах за эту дорогу людей поумирало — страсть. На каждой остановке мертвых выгружали. И вот на одной станции командуют нам: «Выходи!» Повели в сторону от дороги. Это где-то в здешних местах…

— Да тут же близко железной дороги нема…

— Есть, километров двести отсюда, за горами. Так вот, гонят нас. Дорожка под горой вдоль речки ведет. Командуют: «Стой, привал!» Только остановились — как ударят охранники по нас из автоматов. Бежать некуда: слева — обрыв, а под ним вода по камням бурлит, справа — гора высоченная. А я Ванюшку на руках держала. Обхватила его покрепче, бросилась прочь. Не помню, как с кручи скатилась, как через речку перебралась. Очнулась где-то в чаще, вся исцарапанная. И Ванюшка с перепугу даже не плачет. А может, он и не испугался; не понял, по малости лет, что я его от смерти унесла. Послушала: тихо, только ручеек лесной звенит. Поднялась и пошла.

— А як же ты, дочка, в это село попала?

— Я же знала: наши наступают. Шла и надеялась: своих встречу!

— Так это ж двести километров с дитиной на руках по чащобе да каменюкам! Як же ты не сгинула в тех горах?

— Выручали добрые люди. Тут по лощинам есть хутора, деревеньки. Глухие такие! Мэркулешти, если с ними сравнить, — город! Подойду к какой-нибудь хатке под горой, залают огромные собачищи — тут все таких держат, потому что волки… Стою и жду, пока кто-нибудь покажется. Если человек по виду хороший, выйду из кустов. По-румынски я уже немного научилась говорить. Жалели нас с Ванюшкой. Накормят, бывало, приютят. Там все простой народ живет — пастухи да лесорубы. Случалось, предлагали: оставайся до конца войны, живи, в хозяйстве помогать будешь. Нет, я — все на восток и на восток. Показывали мне, куда идти, брынзы, хлеба на дорогу давали. А то иной раз и провожали по тропе от хутора до хутора. Три месяца я так пробиралась… Иду раз по лесу, как мне показали, и чувствую, сбилась вроде. Ну, что ты будешь делать? Наткнулась на ручеек в лощинке и побрела вдоль него: ручеек к большому ручью приведет, большой ручей — к долине, а в долине обязательно люди живут. Вдруг вижу: впереди в кустах румынский солдат с ружьем. Засел и на меня смотрит. Припала я с Ванюшкой к траве. Бежать? Поздно, солдат заметил. Думаю: ну, погибла, заберут, передадут опять эсэсам проклятым, конец и мне и мальчику… Встает солдат, рукой машет. Что делать остается? Поднялась я, Ванюшку к груди прижала. А солдат оказался не страшный. Там в горах такие укрывались, называли себя «зеленым батальоном».

— «Зеленые»? — переспросил Опанасенко. — Так то же у нас в гражданскую были! Бандюки!

— Нет, это не такие «зеленые»: парни, которые от мобилизации спасались, да солдаты с фронта, беглые.

— Ну и как же до тебя эти «зеленые»?

— Показали дорогу: они же местные. Так я и шла дальше. Где за нищенку принимали, где за беженку.

— Чего же ты, дочка, теперь в этих местах ожидаешь?

— Ванюшка прихворнул немного…

Прошло с полчаса, прежде чем Опанасенко вернулся во двор. Вместе с ним вошла и женщина в сером балахоне.

— Куда ее? — вздыбился Федьков.

— Ладно, ладно. — Опанасенко, слегка отстраняя Федькова, провел ее мимо него к дому. — Старший лейтенант разберется.

С недовольным видом Федьков стал расхаживать возле крыльца и, когда Опанасенко вскоре вернулся, сказал ему не без ядовитости:

— Фрицы бросили, а вы подбираете, Трофим Сидорович!

— Розумию, що то за людина! Не вчи мене! — рассердился Опанасенко. — Це радянська людина!

— А документы у нее есть?

— Показала один, дуже крепкий: номер на руке выжжен.

— Номер? — сощурился Федьков. — Бывает, своим агентам фашисты руки-ноги калечат для вида, а не то что номера ставят. Проверить ее надо!

— Проверять, ясно дило, треба. Но только поверь старому: дивчина правду кажет. Ты знаешь, что с нею было?

— Ежели не врет, выходит — в самом деле геройская… — протянул Федьков, выслушав краткий рассказ Опанасенко о Наташе. — А я-то думал…

— То и беда, что не думал! Через то и дивчину обидел. Ще старший лейтенант тебе скажет! — пообещал Опанасенко.

— Да я что? Я как положено…

— Положено в каждой людине разбираться, товарищ Хведьков!

На крыльце показался Матей.

— Офичер, давай! — показал он на дверь и, видимо торопясь, пошел со двора.

— «Давай» — уже знает! — удивился Опанасенко. — Иди, Хведьков.

— Сходи ты, Трофим Сидорович, — Федьков не хотел сейчас, когда в доме Наташа, попадаться старшему лейтенанту на глаза.

— Ну що ж…

Через минуту Опанасенко вернулся:

— Запрягать приказано.

— А эта… девушка с ребенком?

— Чого-сь с нею старший лейтенант разговор веде… Пойду до коней. А ты колеса смажь.