Натюрморт с серебряной вазой

– Ах, это? Маленький забавный пустячок! – не стал отпираться гость. – Мне посчастливилось собрать немного крови самой горгоны Медузы. С ней поступили несправедливо. Она была красавицей, могучей титанидой, как и две ее сестры. Медузу погубил строптивый характер и нежелание подчиняться богам. Сначала ее превратили в чудовище с медными крыльями и ядовитыми гидрами вместо волос. Но ее сила перешла в глаза, которые обращали в камень все сущее. Тогда воительница Афина призвала героя, дабы он отсек Медузе голову и принес ей. Персею ничего не оставалось, как отправиться исполнять приказ. Он подкрался к спящей горгоне Медузе и подло убил ее, пока та не успела проснуться. Она поплатилась за свою непокорность. С тех пор голова Медузы является страшным оружием, ведь взгляд ее даже после смерти не утратил свойства превращать в камень все живое. Кровь же Медузы обладает двойным действием: одна капля способна исцелить и даже оживить, другая – умертвить.

С этими словами Раметов прикоснулся к своему перстню, криво усмехнулся и добавил:

– Если капнуть в сосуд из левой капсулы, в нем поселится смерть.

– А если из правой?

– Из правой неинтересно, – буркнул гость. – Эти капли я приберегаю для себя. Кстати, голова горгоны издавна является сильнейшим оберегом. И боги, и герои помещали ее изображение на своих щитах и доспехах. Ее взгляд вызывает трепет у врагов и отвращает беду.

– Или навлекает, – обронила Глория.

– Верно. В каждом из нас есть чуточку крови Медузы. Отсюда и наша губительная двойственность. Сегодня ты добряк, а завтра лучше бежать от тебя подальше, – ткнул он пальцем в Лаврова. – Кстати, если ты слышал о «дурном глазе», слуга, то знай, что это суеверие связано со взглядом горгоны Медузы.

– А… как покупатели узнают о вас и ваших… э-э… замечательных сосудах? – полюбопытствовал начальник охраны, проглотив очередного «слугу».

– Москва слухами полнится, – заговорщически подмигнул «продавец смерти». – Мой товар в рекламе не нуждается.

– Ну-с, мне все понятно, – заявила Глория, подражая манере гостя.

– Обращайтесь, коли возникнет нужда в моих услугах, – рассыпался в любезностях Раметов. – Всегда рад помочь.

Зато Лавров ничегошеньки не понял. Но предпочел не объявлять об этом во всеуслышание.

Раметов вскочил и принялся прощаться, несмотря на поздний час и кромешную темень за окнами. Когда он шел к двери, длинные фалды его фрака развевались, распространяя запах серного дыма и индийских благовоний.

– Чертов факир! – шепотом выругался начальник охраны. – Ты ему веришь?

– У тебя есть основания подозревать его во лжи?

Глава 37

Москва

Виктор вскочил с дивана и, не владея собой, бросился в ванную. Сунул голову под кран умывальника и включил ледяную воду.

«То, что можно Раметову, мне нельзя… – стучало у него в висках, и ему казалось, что он сейчас сорвется, накинется на Ирину и любой ценой удовлетворит мучительное желание, которое сводит его с ума. Пусть потом делает что хочет – вызывает полицию, обвиняет его в изнасиловании, прогоняет прочь. Хуже ему уже не будет».

– Что с тобой? – с напускным участием осведомилась она.

Виктор судорожно обернулся и чуть не свернул себе шею. По его волосам и лицу стекали капли воды. Ирина стояла в дверях ванной, глядя на него лукавым взором блудницы. Шелковый пеньюар сполз с ее плеча, обнажив нежную золотистую кожу и проступающую под ней тонкую ключицу.

– Уйди! – крикнул он. – Зачем ты позвала меня? Зачем дразнишь? Я не железный…

– Мне нельзя спать с тобой, – покачала она головой. – Ведь я вдова. Тело моего мужа еще не предано земле.

– А с Раметовым можно было?

– Это болезнь, одержимость…

– Почему я не убил тогда вас обоих? – вызверился Виктор. – Это было бы справедливо по отношению к покойному. Любовник его жены и сама изменница застрелены из его личного оружия!

– Жалеешь, что не стал карающей десницей? – усмехнулась Ирина. – Еще не поздно исправить ошибку. Задуши меня, как Отелло! Или стукни молотком по голове. Будь же мужчиной, Вик! Покажи, на что ты способен.

Она издевалась над ним, искушала его своими змеиными речами и обольстительной улыбкой.

– Пользуешься моей слабостью? Знаешь, что любовь сильнее ненависти.

– Ты прикрываешься любовью, – засмеялась она, закидывая голову. – На самом деле ты – трус, ничтожество. А трус любить не умеет. Поэтому я ушла от тебя сначала к фокуснику, потом к бизнесмену. Ни один из них не сделал меня счастливой. Не знаю, что я ищу! Но уж точно не жалких подачек, не сладенького сиропа. Ты не сможешь утолить ни мою чувственность, ни мою алчность. Я чудовище, Вик! А ты готов пресмыкаться передо мной, лишь бы я позволила тебе ласкать свое тело. Готов душу отдать за мою грешную плоть. Так кто же ты? Ответь!

Она изменилась. Безвозвратно, непоправимо. Но ее смех остался прежним – звонким и чистым, как горный ручей. Она была по-прежнему мила и желанна, трогательно прекрасна даже в своих омерзительных признаниях.