Константин Крылов

Нация как субъект конфликта

Вступление. Русская тема

Разговоры о «русском национализме», ведущиеся вот уже лет десять, все более напоминают известную пьесу «В ожидании Годо»: это разговоры в отсутствие главного героя, появления которого не все желают, но все ждут.

При этом его блистательное отсутствие кажется необъяснимым: вроде бы все необходимые и достаточные причины для появления у русского национализма, как ни крути, имеются. В идеологах и организаторах, желающих объяснить русским, кто виноват в их бедах, тоже нет недостатка. Все нужные слова на эту тему сказаны, книжки написаны. Тем не менее факт остается фактом: русского национализма — ни как массового движения, ни даже как массового настроения — не существует. Есть недовольство, есть национальная обида, есть фрустрация и унижение. Есть националисты. Национализма — нет, и, кажется, в ближайшее время его появления не предвидится.

Трактовать этот факт можно, конечно, по-разному. В основном в этом преуспели теоретики «русской идеи»: пребывая на вынужденном досуге, они изощряются в изобретении причин, почему именно они остались не у дел. Чаще всего они приходят к неутешительным выводам относительно глубоко въевшегося в поры нации рабского духа, а также успешности действий врагов, парализовавших национальное сознание при помощи телевизора, печатного станка или даже неведомого «психотропного оружия».

Издеваться над этим грешно: в конце концов, ситуация и в самом деле непонятна. Впрочем, так было и раньше: начиная с провала славянофильских попыток «дать русским людям понятие о национальности» и до сего дня отсутствие внятного национального движения русского народа кажется по меньшей мере странным.

При этом попыток внятного анализа ситуации нет и не предвидится: заинтересованные стороны заинтересованы в невнятице, а у незаинтересованных, похоже, есть дела поважнее. Скажем уж честно: русские — непопулярный объект научных штудий. Изучать «немецкое национальное самосознание» сложно, но очень интересно: в конце концов, «немецким духом» занимались Гердер и Фихте. Исследовать какое-нибудь маленькое африканское племя хлопотно и скучно, зато удобно: небольшой, хорошо описуемый объект плюс бьющая в глаза экзотика, всегда готовая скрыть натяжки и передержки. Русские же — ни то ни се: нам, с нашим цыганским счастьем, повезло угодить ровнехонько в провал между «интересными» и «удобоизучаемыми» случаями. Как бы то ни было, заграница нам не поможет: в этом смысле мы обречены на самопознание.

Аверс. Нации и национализм как предмет изучения

Как ни странно, «общих мест» о нациях и национализме в научном обиходе не так уж и много.

Почти все исследователи сходятся на том, что национализм — сравнительно недавнее явление, появившееся не ранее XVIII или, в крайнем случае, XVII века. Большинство склонно относить к этому же времени и появление «наций». Где именно они завелись раньше, непонятно (называют разные места, включая Латинскую Америку), но считается, что существуют по крайней мере две модели нации: французская «гражданская», связанная с идеями Просвещения и трактующая нацию как «сообщество граждан» с одинаковыми правами, и немецкая «этнокультурная», связанная с Романтизмом и понимающая «народ» как «органическое единство духа» (что бы эти слова ни означали), опирающееся на общность языка и культуры. Упрощенные и опошленные варианты этих двух идей в дальнейшем были попользованы всеми прочими националистическими движениями. Каковые, впрочем, имели очень разные цели — начиная от объединения разделенных государств (как то было в 1848 году, когда в Европе бушевала «весна народов») и кончая так называемой «деколонизацией».

Вот, пожалуй, и все. Об остальном идут нескончаемые споры — кроме, пожалуй, одного методологически важного момента.

Не погрешая против истины, можно сказать, что история изучения наций делится на два этапа, которые хочется назвать «реалистическим» и «номиналистическим». Первый период длился где-то до середины прошлого столетия. Это было время наивной уверенности в том, что «нация» — вполне реальная вещь, определяемая через свои атрибуты, например, такие как язык, культура, занимаемая территория и ряд так называемых «национальных особенностей». Памятником тем временам была известная «бромлеевская» дефиниция, честно перечисляющая «все главное», что должно быть у уважающей себя нации. Однако в то время как советские студенты заучивали про «историческую общность людей, складывающуюся в ходе формирования общности их территории, экономических связей, литературного языка, особенностей культуры и характера», свободный мир предался безудержному номинализму.