Национал-большевизм

Да, Молотов прав: на наших глазах происходит угасание старых партийных звезд. Зиновьева рабочие встречают криками «дезорганизатор» и «ренегат», Троцкого и прочих тянут за выступления в ближайший райком, Сапронова гонят с митинга, блистательного Радека не желают читать. Несомненно, симптомы многозначительные. Наступают сумерки старой ленинской гвардии. Новые времена — новые люди. И опять-таки откровенный Молотов трижды прав, что трагедия этой старой гвардии большевизма состоит в отрыве от масс и неизжитой порочности старой революционной эмигрантщины, в интеллигентской теоретичности, от которой она не может отрешиться и доселе. Проходят времена, когда было так любо хвастаться своими революционными заслугами в женевских кофейнях. Для Молотовых и их среды эти «заслуги» — медь звенящая и кимвал бряцающий.

И пусть тот партийный середняк, что хлынул ныне на смену «белоручкам» из железной когорты, бесконечно менее ярок, менее ценен, пусть даже менее смел и последователен, чем она: в настоящий момент он социально полезнее и государственно плодотворнее. Старик Платон очень хорошо учил, как нужно обращаться с талантливыми и яркими, но опасными для государства людьми: воздайте им, — говорил он, — все личные почести, украсьте их головы венками, но удалите их из отечества подальше. Невольно теперь вспоминается этот старинный рецепт божественного мудреца.

В делах государственных не следует гоняться за внешним блеском, красивой теорией и так называемой «чистотой убеждений». Тут, как, впрочем, и всюду, лучше «судить по плодам». Нужды нет, что теория оппозиции возвышенна и сами оппозиционеры — убежденные люди. Их теория (я говорю о господствующей в оппозиции «левой» теории Зиновьева-Троцкого) уже сыграла свою роль и в настоящее время представляет собою выжатый лимон, нужный стране не более, чем прошлогодний снег. Поэтому давайте нам более гибких, менее «убежденных» людей, но зато чутких к жизни, умеющих слушаться ее, а, следовательно, и управлять ею.

Мудро говорил на этот счет тот же Леонтьев:

«Хорошие люди нередко бывают хуже худых. Это иногда случается. Личная честность может лично же и нравиться, и внушать уважение, но в этих непрочных вещах нет ничего политического, организующего. Очень хорошие люди иногда ужасно вредят государству, если политическое воспитание их ложно, и Чичиковы и городничие Гоголя несравненно иногда полезнее их для целого».

Леонтьев глубоко прав. Если не менее прав Молотов, метко изобличивший всю уродливость «политического воспитания» нынешней оппозиционной плеяды, — как не согласиться, что даже и «хорошие люди» из оппозиции гораздо хуже «худых» из большинства? И как не признать, что законопослушные редакторы благонамеренных «Коммун» и граммофонные ораторы уездных парткомов, — все эти Чичиковы и городничие наших дней — куда приемлемее, социально полезнее оппозиционных львов, исполненных идей и протестов?.. Плохо ли, хорошо ли, но они стоят на стороне организующего начала и на почве окружающей их государственной среды.

Социальный протест, если не вызванный, то ускоренный и заостренный революцией, выдвинул на русскую историческую авансцену новые государственно-хозяйственные силы. В этом актуальнейшем социальном отборе, в этой коренной переоценке социальной и индивидуальной годности — основное содержание революции. Многое минется, но это от нее останется. И именно в этом — ее пребывающий положительный смысл.

Подводя итоги смутному времени и анализируя условия тогдашнего выздоровления России, В.О. Ключевский справедливо отмечает:

— Московское государство выходило из страшной смуты без героев: его выводили из беды добрые, но посредственные люди.

Кто знает, не суждено ли стране пережить то же самое и теперь? Не выведет ли ее из ужасного лихолетья здравый смысл народа, историческое чутье широких масс, медлительное упорство нашего лесного медведя — мужика, — словом, тот государственный стихийный инстинкт, которым создавалась и крепла русская земля, раскидываясь от финских хладных скал до пламенной Колхиды?..

III

Партии не вернуть былого единства. Но это еще далеко не значит, что ей приходит конец. Часть оппозиции отсечена, часть формально «раскаялась» и публично высекла себя, часть притаится и притихнет. Прежнего, существенного, полновесного единства не восстановить, но внешнее и формальное — еще возможно. И многое, очень многое тут будет зависеть от политики правящего партийного Цека.

Лучшей союзницей оппозиционных настроений была бы конечно, «твердокаменная» политика бега на месте. Тормозя неизбежные процессы, она усиливала бы недовольство в стране — а что более благоприятно всякой оппозиции, чем недовольство? Совершенно ясно, что партийные противники господствующей группы Сталина сумели бы использовать и все те же брожения в населении, которые враждебны советской власти, как таковой. Население будет приветствовать любую перемену, если в наличной обстановке ему не по себе.