Нацисты в белых халатах

– Радисту было очень страшно, – сказал Дорофеев. – Он извертелся весь, пока отстучал радиограмму и принял ответную. Веточки кустарника ломал. Вот, полюбуйтесь.

– Не курил, – заметил Кольский.

– Ага, – согласился Василий. – Еще встречаются такие странные люди. О здоровье пекутся. Наверное, плавает хорошо. В машине его засекли бы. А тут ныряй в воду, и через минуту ты уже под теми кустами. Реальный шанс уйти безнаказанным.

– Но такое поведение характерно для… – Никита поколебался, задумался.

– Для женщины? – проговорил Тетерин.

– Ага, вот мы и подходим к самому главному, – торжественно объявил Василий. – К личности нашего радиста, стало быть. Это женщина, товарищ майор. Слишком нервозно себя вела. Затащила рацию на эту площадку, провела сеанс. Где сидела, все затоптано. Закончила, собрала свое хозяйство. Смотрите сюда, здесь она поднималась.

В указанном месте наверх вела едва заметная тропа. Возможно, в лучшие времена сюда приходили купаться дети или одинокий рыбак облюбовал себе местечко вдали от людей. Она вилась между комьями глины.

Здесь радистка спускалась и шла обратно, таща на себе радиостанцию. Следы сливались, но некоторые отпечатались четко. Сапоги военного образца, но маленький размер, от силы тридцать седьмой.

Оперативники по одному выбрались на обрыв. Грунтовка проходила в паре метров от края пропасти. Следы протектора еще сохранились. Шины не новые, но рисунок прочесть можно.

– Смотрите, – пробормотал Дорофеев, огибая кустарник. – Сюда она загнала машину, чтобы не маячила на дороге. За кустами не видно. Вот здесь неумело разворачивалась, чтобы выехать обратно. Опыт вождения у дамочки небогатый.

За кустами открылась поляна, изрезанная следами протектора. Водительница не просто разворачивалась. Машина отчаянно буксовала, выбиралась из грязи в низине, куда заехала задними колесами. Следы шин петляли восьмерками.

Сапоги маленького размера отпечатались и здесь. Женщина топталась возле машины, видимо, упрятывала рацию под сиденье.

Никите становилось не по себе. Вроде вышли на след, но слишком уж противно на душе.

– Совсем необязательно, что это была женщина, – пробормотал он, и подчиненные озадаченно на него уставились.

– Есть еще кое-что, товарищ майор, – заговорщицким тоном объявил Василий. – Я эту штуку нашел, осмотрел и сунул назад, как и было.

Он крадущейся походкой дошел до ямки, в которую чуть не сверзилась загадочная машина, опустился на колени и вытащил из расщелины между камнями скомканный клочок материи. Василий встряхнул его, словно факир, и продемонстрировал почтеннейшей публике носовой платок. Самый обычный, скромный, из простенькой материи, не шелковый, не батистовый. Простроченный по краю, с какой-то выцветшей розочкой. Изделие советской легкой промышленности было испачкано, слиплось.

– Я так понимаю, что она устала и перенервничала, – сказал Василий. – Взмокла как в бане. Вытерла пот с лица, скомкала платок, сунула в первую попавшуюся яму, вдавила между камнями, чтобы не торчал. Она неопытная, товарищ майор.

– Ну да, мужчина подобные улики унес бы с собой, – задумчиво проговорил Кольский. – И не натоптал бы так. Ведь могла догадаться, что рано или поздно это место найдут. Однако даже не подумала об этом.

– Держите, товарищ майор. – Дорофеев сунул Никите платок.

Он повертел его, понюхал. Как-то пусто стало в желудке. Все, что осталось в нем, поднялось к горлу. Запах был отдаленным, ненавязчивым и знакомым. Он уже улавливал его сегодня. Лаванда, жасмин, слабые оттенки розы.

Никита впал в какое-то оцепенение. Он мял платок, настойчиво нюхал его. Недоверие, злость на себя, разочарование!

Офицеры недоуменно на него смотрели, переглядывались.

– Командир, с тобой все в порядке? – осведомился Кольский. – Знаешь, есть такое буржуинское понятие – дежавю. Это когда тебе кажется, что ты испытываешь что-то знакомое, то, что уже вроде как было с тобой.

Никита вышел из оцепенения и заявил:

– Еще как было, Глеб. Я знаю эту женщину. Она временно занимает должность начальника медицинской службы полка. Поехали, Василий, разворачивай колымагу!

Брали радистку молниеносно, без всяких предварительных выслеживаний. Уже почти стемнело. «Газик» остановился в Новом переулке, за два дома до нужного. Четыре тени отделились от машины, заскользили по дороге, заросшей чертополохом. Двое отделились на границе участка, вырвали пару досок из ограды, пролезли внутрь, чтобы заблокировать окна и второй выход. В округе не было ни одной собаки.

– Всех фашисты съели, – пошутил Тетерин.

Никита дал товарищам время рассредоточиться и занять позиции. Потом отомкнул калитку, которая держалась лишь на крючке. Борис возбужденно дышал ему в затылок.

Попович быстро прошагал по дорожке, поднялся на крыльцо, на всякий случай расстегнул кобуру.

Кто же тут жил еще, помимо вражеской радистки?

В низком окошке из-под занавески просачивался тусклый свет. Там горела свеча или керосиновая лампа. Ломать дверь? На вид прочная.

Он негромко постучал. Кто-то подошел, волоча ноги.

– Это кто? – раздался старческий голос.

– Почтальон, – отозвался Никита. – Принес вам письмо.