Наука быть живым: Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

— Вас злит, когда я перестаю рассматривать вас как некую машину, из которой мы можем вынуть сломанные детали и вста­вить новые, чтобы она работала лучше.

— Не понимаю, что вы имеете в виду. Вы просто пытаетесь запутать меня.

— Кейт, вы по-прежнему считаете себя машиной и думаете, что то, что вы чувствуете, является продуктом ее работы. Вы ожида­ете: то, как вы чувствуете себя сейчас, будет отныне продолжать­ся вечно.

— А почему бы и нет? Разве не в этом состоит задача психоте­рапии? Разве я пришла сюда не для того, чтобы выяснить, что меня расстраивает, исправить это и потом чувствовать себя лучше?

— Конечно, если так формулировать, придется ответить "да". Но это заблуждение.

Подумайте по-другому, Кейт. Вы можете представить себя не машиной, а рекой?

— Рекой?

Я не очень верю в лекции, но иногда они помогают пациенту понять, что мы делаем и на какой стадии процесса находимся. Кроме того, сам характер Кейт заставлял меня постоянно пускаться в объяснения. Возможно, это вполне нормально, но я испытывал тайное чувство вины. Я полагал, что действительно хорошему те­рапевту не следует так много говорить. И все-таки момент выгля­дел подходящим для того, чтобы попытаться дать Кейт другое пред­ставление о том, что ее ожидает, и, возможно, для создания основы, к которой можно будет апеллировать, когда в будущем у нее возникнут неизбежные эмоциональные кризисы.

— Да, рекой. Река никогда не бывает одинаковой. Она все время течет, движется. Вода в реке в любой данной точке сегодня не такая, как завтра. Кроме того, река течет иногда на солнце, иногда в тени; иногда в городе, иногда в лесу. Сама суть реки в изменении, течении.

— Я уверена, что это очень поэтично, но не понимаю, какое это имеет отношение к моему хорошему самочувствию. — Она была не готова понимать меня на более эмоциональном, скрытом уровне.

— Вы как река, Кейт, и сейчас вы счастливо течете по солнеч­ной местности. Наступит день, когда вы окажетесь в тени и под дождем. Но будут и другие солнечные дни после этого. Никогда не может быть совершенно одинаково.

— Мне это не нравится. Совсем не нравится. Почему я не могу сделать все, что необходимо, чтобы преодолеть несчастье и добить­ся хоть немногого счастья, на какое я еще могу рассчитывать?

— Нам всем хотелось бы этого, Кейт. Мне бы, во всяком слу­чае, точно хотелось. Но, насколько мне известно, так не бывает.

* * *

Мы снова работали вместе, но каждый по-своему. Кейт про­должала бояться эмоциональной вовлеченности, которая оказалась бы решающей для успеха нашего предприятия. Она боялась отка­заться от придающего ей кажущуюся безопасность убеждения, что каждое новое ее состояние — то, что она будет отныне испыты­вать постоянно. Кейт, как альпинист, который карабкается по кру­тому склону, надеясь, что каждый выступ скалы может стать мес­том, где он, наконец, разобьет лагерь и отдохнет, но всякий раз обнаруживает, что места слишком мало, а опасность слишком ве­лика, и приходится двигаться дальше, была испугана, близка к па­нике, готова бросить все это ужасное занятие. Но она была настой­чива, пыталась сделать то, что ее пугало, справиться со своими страхами. И постепенно достигла площадки, где было больше про­странства и меньше ощущалась угроза. А потом с той стороны, откуда Кейт привыкла получать лишь поддержку, она получила нео­жиданный удар: как раз тогда, когда она начала находить новый интерес к жизни, я чуть не свел на нет все ее усилия, вызвав не­приятные чувства.

21 октября

В ясный осенний день, наводящий на воспоминания о летней жаре, Кейт пришла в более ярком платье, чем обычно. Она к тому же сделала прическу и явила собой полную противоположность той серой, чопорной женщине, которая впервые появилась в моем кабинете более полутора лет назад. Ее приподнятый подбородок и темп речи говорили о растущем удовлетворении и возрождении надежд. Ее лицо в эти дни намного меньше напоминало застыв­шую гранитную маску, а походка уже не казалась механическим передвижением с места на место.

Однако я наблюдал, как Кейт входит и ложится на кушетку, с дурным предчувствием. Я боялся этого дня шесть недель или даже больше, и теперь он наступил. Я получил приглашение участво­вать в качестве консультанта в исследовательской программе в дру­гом городе и должен был уехать как минимум на год. Хотя до мо­его отъезда оставалось шесть месяцев, этого было слишком мало для завершения работы с Кейт. Я уговорил уважаемого мной кол­легу начать встречаться с ней уже сейчас, чтобы облегчить ее пе­реход к нему, но это было плохой реакцией на то доверие, кото­рое Кейт начала проявлять ко мне. Я мучился и чувствовал себя виноватым, и даже подумал о том, что не должен был принимать предложение; но потом решил, что должен думать не только о нуж­дах своих пациентов, но и о своих.