Наука быть живым. Диалоги между терапевтом и пациентами в гуманистической терапии

— О, как прошлой ночью. Большую часть ночи я провел, читая новую книгу Гроцета, знаете «Современная практика интенсивной психотерапии». Довольно хорошая книга, но на самом деле он просто повторяет одни и те же всем давно известные вещи. К утру я осилил две трети, заработал головную боль и ощущение скуки. Гроцет пишет так, как будто все продумал, но я спрашиваю себя: что он стал бы делать с такой закоренелой пассивно-зависимой пациенткой, как миссис Кановски?

— Вы часто читаете так поздно?

— В колледже это вошло у меня в привычку, но в последнее время я делаю это не часто.

— Должно быть, вы ищете что-то.

— Нет, или, полагаю, да. Я несколько неудовлетворен тем, как протекает моя практика. Я думал о том, чтобы попросить вас о супервизии, но это было бы неудобно совмещать с психотерапией.

— Угу.

— И, кроме того… Ну, мне неприятно это говорить, потому что вы действительно много для меня сделали. Но…

— Это «но» действительно, вероятно, беспокоит вас.

— Да. Дело в том, что я действительно чувствую, что вы помогли мне сильно измениться, и мои отношения с Тимом теперь, разумеется, стали лучше, и…

— Но существует еще большое «но», и, кажется, вы колеблетесь, выражая его.

— Да. Дело в том, что, хотя я, разумеется, намного больше соприкасаюсь с самим собой, и это хорошо, я не уверен, что то, с чем я соприкоснулся, так уж хорошо. Конечно, это не ваша вина. Дело в том, что в последнее время я так подавлен, и…

— И, кажется, ваше состояние не собирается изменяться.

— Да, полагаю, да.

Прозвенел звонок, и Хол начал подниматься. Время для окончания сеанса было неудачное.

— Хол, я знаю: вам трудно было сказать это. Я действительно хочу, чтобы мы вернулись к нашему разговору.

— Разумеется, Джим, не беспокойтесь. Вероятно, это временно.

Хол ушел, а я расстроился. Действительно ли он в плохом состоянии? Действительно ли, помогая ему прорваться к своему субъективному центру, я подтолкнул его к этой депрессии? Насколько она глубока?

Глубоко похороненные мысли и чувства, которые мы прячем от себя, боясь узнать самих себя и быть самими собой, появляются в сознании неожиданно. Некоторые из них болезненны, некоторые пугают, а некоторые наполнены горечью разочарования. Многие, встречаясь с этими бывшими узниками наших внутренних концлагерей, протестуют против их освобождения. Лучше не знать; лучше оставаться без них, утверждают они. Но жизнь сама по себе становится неполной и бесцветной, если мы не осмеливаемся взглянуть в лицо самой сущности своего бытия. Боль Хола и его чувство бессмысленности пугали и его, и меня, но я был убежден: единственный способ для Хола обрести свою собственную витальность состоит в том, чтобы пройти через подлинную конфронтацию с этими чувствами и включить их в свое внутреннее жизненное осознание.

18 декабря

Это случилось за несколько месяцев до того, как Хол снова обрел неутомимость в работе.

— Возможно, мне нужно вернуться в Центр последипломного обучения и прослушать несколько действительно толковых тренингов по групповой терапии. Я часто думаю о том, что не получаю достаточно пользы от своих групп. Когда я читаю о том, что они делают в Центре, мне кажется, они знают, что делают. Вы знакомы с их последними докладами…

Слушая Хола, я ощутил в его поисках больше заинтересованности, — в том, как он постоянно просматривал книги и журналы, добросовестно посещал занятия и лекции. И все-таки в этом чувствовалась неполноценность и фрустрация. Он по-прежнему был несчастен, думая о работе, к которой самоотверженно готовился столько лет и которая теперь так или иначе занимала большую часть его времени. Неудивительно, что позднее на этом же сеансе Хол заметил:

— И поэтому я думал о том, чтобы перейти целиком к исследовательской работе или преподаванию, или иногда… У меня возникали такие мысли, что… ну, может быть, мне заняться преподаванием. Я имею в виду, что у меня хорошее место в колледже, и, думаю, я смог бы получить там полную ставку, и затем, быть может… Это могло быть довольно привлекательно — иметь умеренную учебную нагрузку и оставлять какое-то время для размышлений и…

— Хол, что с вами происходит? Кажется, вы не можете дать волю своим мыслям. Вы как будто выдыхаетесь, перебиваете себя…

— Нет, не знаю. Полагаю, я просто не уверен или что-то в этом роде. Я спрашиваю себя… — Он замолчал, не договаривая.

— Вы не хотите говорить?

— Что? О, нет, ну, в самом деле, нет. Я слишком много топчусь на одном месте. В любом случае, это все несерьезно, и не стоит тратить на это время. Кроме того, я бы действительно хотел вместе с вами подумать об идее полного перехода к преподаванию. Я знаю, что вы…

Но тон Хола заставил меня снова перебить его:

— У меня такое впечатление, Хол, что эта идея, о которой вы не хотите говорить, доставляет вам много беспокойства, хотя вы и говорите, что это несерьезно.

Теперь пауза перед его ответом была очень длинной. Он, очевидно, боролся с собой, и когда наконец заговорил, его слова звучали медленно и с большим напряжением.