Наука любви

Терзаемый сокровенным Эротом, я в отчаянии говорил себе: «Никто не знает, что любовная стрела пронзила мое сердце, кроме тебя, нанесшего мне рану, и твоей матери, которая обучила тебя этому искусству: ведь никому в целом свете я не могу рассказать о своем страдании. Между тем, если не высказывать и таить любовь, она во влюбленных разгорается еще сильнее. Ведь человек, что бы ни мучило его, говоря об этом, снимает со своей души тяжесть. Как ты ранил меня, Эрот, порази стрелой и мою любимую; нет, не так беспощадно, чтобы она не нанесла ущерба ее красоте». В скором времени это сбывается: я проникаю к ней в дом — моя любимая вступает со мной в беседу, и вместе с ее словами я наслаждаюсь красотой девушки и ароматом ее благовоний, а немного смущенные глаза прямо приводят в неистовство страстно влюбленного. Я увидел пальцы ее рук, увидел и кончики ног, эти дивные признаки красоты, увидел и лицо, что за лицо! Небрежность девушки позволила мне слегка коснуться взглядом и груди. Но я не смел открыть ей любовь и горестно говорил про себя: «Эрот, ведь это в твоей власти — пусть она первая попросит ласк, пусть уговаривает меня и укажет путь к ложу». Едва я это сказал, умоляя всемогущего Эрота, как он благосклонно внял мне и исполнил мольбу. Девушка взяла мою руку и начала играть пальцами, чуть стискивая их в суставах, при этом очаровательно рассмеялась, и во взгляде ее появилось желание — прежде глаза были скромны, теперь стали любовью полны. И вот в любовном исступлении она притянула мою голову к себе и поцеловала меня с такой страстью, что не могла оторвать губ от моего рта и почти раскровянила его своим поцелуем. Когда девушка приоткрывала свои губы, в душу мне лилось сладостное дыхание, не уступавшее запаху благовоний, которыми пахло ее тело. Дальнейшее (ты ведь знаешь, что за этим следует) можешь вообразить себе, друг мой, сам — мне незачем тратить лишних слов. Скажу только, что всю ночь мы состязались друг с другом в том, кто любит сильнее, и когда во время ласк обменивались нежными словами, они от наслаждения замирали у нас на губах.

17

Ксенопит Демарету

О своенравная женщина, о варварский нрав, о необузданная душа, которую труднее смягчить, чем дикого зверя! Я знал гетер, служанок посещал, замужних женщин соблазнял, словом, как всякий смертный не раз служил богу (ведь Эрот вел меня извилистым путем: таков путь у бегущего через сад ручья) и повсюду воздвигал трофеи своих побед над женщинами (в знак того, что добился цели), умело находя способы обольщения каждой. Но от Дафниды, признаюсь, я потерпел поражение, и теперь в первый раз, Ксенопит, в растерянности — она ведь ходячее собрание пороков, присущих гетерам. Влюбившись, не дает воли своей любви, когда ее любят, полна надменности, не склоняется на нежные слова, пренебрегает выгодой, повинуется только своим прихотям и превыше всего ставит свою волю. А смеется Дафнида, если уж это вообще случится, только одними губами. Я уговаривал эту варварку так: «Не будь мрачной, красавица, не хмурь брови: когда твое лицо устрашает, оно менее красиво». Но она не обратила внимания на мои слова (осел слушает лиру!),^{158}

ей мало дела до моих советов. Однако все это не должно лишать надежды настойчивых: капля ведь точит камень. Нужно только чаще наживлять на крючок приманку; если она снова клюнет, я опять заброшу удочку, а на третий раз вытяну рыбку. Дафниде не удастся посрамить меня, как ни трудно состязаться с нею, и я не оставлю удочку, хоть и не просто поймать эту рыбку. Любви присущи настойчивость и упорство; со временем и Атриды завладели знаменитой Троей. Помоги же мне, друг, ведь ты охвачен такой же, как я, страстью и кипишь, подобно бурной волне. Один, говорит пословица, корабль, один риск.

18

Калликойта Мейракофиле