Недавно вечером ко мне явилось целое посольство от моих поклонников; сначала пришедшие молчали, и каждый подталкивал соседа, чтобы он сказал мне то, что они сообща придумали; наконец, самый храбрый из них под видом доброго совета, а на самом деле из ревности к тебе, стал выговаривать мне так: «Красотой ты превосходишь всех своих подруг по сцене, но денег у тебя меньше, чем у них. И хотя можешь иметь от нас, кого презираешь, выгоду, одному Лисию, юноше даже и не привлекательному, ты даром отдаешь свою молодость. Можно было бы переносить, если б стольких затмил один, редкий красавец, и всякий, конечно, простил бы тебе, когда бы выдающуюся красоту ты предпочла деньгам. Однако беспрестанно хваля его нам, ты прожужжала нам уши своим Лисием, так что, еще только пробуждаясь ото сна, мы, кажется, слышим его имя. Это не любовь у тебя, нет, скорее, я думаю, какое-то страшное безумие. Мы просим лишь об одном — скажи прямо, предпочитаешь ли ты его всем прочим: мы не будем препятствовать тому, кого ты любишь». Так они пели мне чуть ли не до петухов, и, если б я хотела рассказать тебе все по порядку, я думаю, солнце успело бы зайти, пока мне удалось бы кончить. Почти все, что они говорили, входило у меня в одно ухо и выходило в другое. Ответила я им так: «Лисия поставил выше вас сам Эрот, который ни ночью, ни днем не перестает жечь мое сердце». Послушай дальше, сладчайший: когда они, разозлившись, стали кричать: «Кто может любить такого урода, такого противного, такого неотесанного?» я ответила, многозначительно взглянув на них и поведя плечами: «Кто? Я! А теперь прощайте! — добавила я и встала, — извините влюбленную: мне ведь не мила выгода, а мило то, чего я желаю, желаю же я Лисия», А ты, мой дорогой повелитель, скорей, скорей. Быстрота ведь отрадная вещь. Приходи не мешкая, неся с собой только один поцелуй, а я возьму тебя за уши и поцелую трижды. Такого красавца…[9]
Клянусь Афродитой, которой только что принесла жертву, я буду знать, что богиня милостиво ее приняла, если она пошлет тебя ко мне. Приходи уже, душа моя Лисий, скорее: ведь и так, пока я это пишу, ты теряешь время. В сравнении с тобой все они — сатиры,{164} не люди, и я их ни во что не ставлю.Вчера, когда Памфил пригласил меня на попойку, я послала за своей сестрой Телксиноей, нечаянно сама себе доставив, как потом оказалось, большую неприятность. Начать с того, что она явилась, украсившись как только могла; щеки у нее сияли от притираний, волосы были, конечно, тщательно заплетены и убраны перед зеркалом, на шею для красоты надеты дорогие цепочки; много было и других безделушек на груди и на руках. Телксиноя не забыла украсить и голову. Вдобавок — тарентийская одежда,{165}
сквозь которую явственно просвечивала ее юная красота. Она то и дело оглядывала свои ноги и нередко проверяла при этом, не смотрит ли кто на нее. Телксиноя садится между мной и Памфилом, чтобы разделить нас, своими заигрываниями приковывает глаза юноши и меняется с ним винными чашами. Ему все это нравилось: ведь он — юноша и влюбчив, а вдобавок изрядно был подогрет выпитым. Они, словно губами, целовали друг друга, когда пили из чаши поцелуи, и вино, хранившее прикосновение их губ, доходило у обоих до самого сердца. Памфил надкусил яблоко и метко бросил в складки ее одежды на груди, а она поцеловала это яблоко и спрятала между грудей под повязку, которой они были стянуты. Меня это терзало. Как же могло быть иначе, когда соперницей оказалась моя сестра, которая выросла у меня на руках?! Вот какую я получила награду! Так хорошо она отблагодарила меня теперь за всю мою любовь! Однако всякий раз я вразумляла ее: «Разве это не во вред твоей сестре, Телксиноя? Нельзя, Телксиноя!» Но что там много говорить?! Эта злобная завистница ушла, бессовестно отбив у меня юношу. Как видишь, Телксиноя поступает со мной постыдно. Я призываю в свидетели Афродиту и тебя, Петала, нашу общую с ней подругу, что зачинщица во всем — она. Теперь пусть и Телксиноя почувствует мою злость. Я найду себе кого-нибудь не хуже и обойдусь с ней, как лисица с лисицей (это решено!), или железо пусть крушит железо! Не задумаюсь отбить у этой ненасытной за одного Памфила троих.