Наваждение

Слушательницы, кажется, нисколько не сомневались в его праве участвовать в беседах на такие темы. Вдруг, замолчав на полуслове, он сделал шаг в сторону. Смуглолицый индус в белоснежном одеянии – вот только что, третьего дня, с Гималаев, и кто там говорил, что польский шляхтич?.. – слегка повернул голову к дамам, пресекая ахи и вздохи, и коротко спросил:

– Готовы?

– Совершенно, – тряхнул головой Самойлов, – вот ваш трактат, я принес… – в его руке возникла небольшая рукописная книжка, он развернул ее, быстро прочитал:

– Как амрита богов, как корона нагов, как эликсир сиддхи да будет для тебя это лекарство… Не скажу, что хоть что-нибудь понял, но ведь действует! Словом, если только позволите, – он протянул книжку Дасе, – буду прилежнейшим из учеников.

– Что ж, вы довольны? Как все прошло? Скандальнейшая Софья Павловна не обманула ваших ожиданий?

Мари Шталь, расслабленно полулежавшая в кресле, вздрогнула от неожиданно зазвучавшего в ее покоях голоса. От этого движения горничная, вытаскивавшая черепаховые гребни и заколки из замысловатой прически Мари, совершила оплошность: чем-то уколола хозяйку в высокую шею, за что тут же получила чувствительный тычок локтем.

Худощавый мужчина с седыми висками сидел в кресле у окна, высоко забросив длинные ноги и фактически скрывшись от посторонних глаз в тени тяжелых темно-зеленых портьер. Лицо мужчины нарочито выражало скуку и брезгливость. При явных способностях к лицедейству он даже не брал на себя труд скрывать, что упомянутые чувства именно – «лицо выражало». Что там он чувствовал или думал в действительности – не ваше дело! Во всей этой позиции и даже в закинутых на инкрустированный столик высоких сапогах (глубокой ночью, в собственном доме!) было что-то неуловимо подростковое, дерзкое, жестокое и уязвимое одновременно, чему Мари Шталь удивилась несказанно – за все семь лет супружества она ни разу не видела своего мужа в подобном состоянии.

– Я удивлена, Ефим, – честно призналась она. – Что вы здесь делаете? Я не видела вас в своих комнатах уже… уже Бог знает, сколько времени!

– Ну… мне вдруг захотелось узнать, как вы развлеклись сегодняшним вечером. Я взял книгу и подождал вас здесь. Это чем-то предосудительно?

– Конечно, нет, – улыбнулась Мари.

Ей вовсе не хотелось ссориться с мужем. К тому же она действительно не прочь была с кем-нибудь поделиться свежими впечатлениями. Горничная Таня, несомненно, была слишком глупа, чтобы понять всю тонкость наблюдений хозяйки. А вот Ефим, если хотел, мог оказаться очень даже хорошим собеседником.

– Тогда я слушаю вас? – Ефим приглашающе улыбнулся краешком тонких губ.

– Элен Головнина – вот кто меня поразил до глубины души! – немедленно выпалила Мари, сбрасывая с ног туфли и шевеля маленькими ступнями.

– Эта великосветская ханжа? Чем же она могла поразить вас?

– В том-то и дело! Всегда изображала из себя невесть какую недотрогу, а теперь… Ведь просто образец была, пример из хрестоматии, нам всем родители в свое время уши прожужжали: «смотри на Элен Скавронскую, вот как должна держать себя девица из общества…» Потом: «вот так должна вести себя примерная жена и мать…» За все годы ни одной интрижки, да что там – ни одного слуха. «Васечка, Петечка, Ванечка, сю-сю-сю! Дорогая, взгляни на мою новую вышивку, не правда ли, премиленький узорчик!» Рядом с ней даже мухи со скуки дохли… Единственно, что ее мраморность хоть как-то оживляло, так это дружба с Софи, да и того никто понять не мог. Что их, собственно, связывает? И вот, сегодня… Ее наряд, ее манеры, сам факт того, что она, по-видимому, принимала не меньшее участие в обустройстве праздника, чем Софи… Смотрите сюда, Ефим! – Мари вскочила и вытянулась во весь свой невысокий рост, безуспешно пытаясь изобразить осанистость и дородность (которые в ее фигуре отсутствовали начисто, но безусловно присутствовали в зрело-женственной фигуре Элен). – Плечи и грудь открыты вот досюда, здесь как бы оборка, которая тоже ничего не скрывает, и сначала была вот так наброшена косынка, а потом она куда-то потерялась и… Да у нее же старший сын вот-вот студентом станет!

– Ну… может быть, Элен тоже об этом задумалась и решила как-то… наверстать? – лениво предположил Ефим.

– Ну уж я не знаю… Да, я же вам самого главного не сказала: она явилась не с мужем, а с никому не знакомым мужчиной по фамилии Измайлов, по виду – не то из купцов, не то из разночинцев…

– Ну, это, я уж уверен, ей Домогатская сосватала! И кстати, не тот ли это Измайлов, от чьего имени писана «Красная тетрадь»?

– Вот уж не знаю! Вам ведь известно, что я, кроме модных журналов, ничего не читаю… Да хоть бы и так. Но ведь Элен согласилась! Кстати, этот Измайлов весьма странная штучка. Похож, если желаете, на подернутый пеплом, но не до конца погасший костер…

– Мари, душа моя! – сухо засмеялся Ефим. – Какая неожиданная образность! Когда это и где вы видели подернутый пеплом костер?